На вершинах поэзии, словно сугроб,
наметает метафора пристальный склон.
Интервентская пуля, летящая в лоб,
из затылка выходит, как спутник-шпион.
Мимо Белых Столбов, мимо Красных Ворот,
мимо дымных столбов, мимо траурных труб.
«Мы еще поглядим, кто скорее умрет».
— А чего там глядеть, если ты уже труп.
Часто пишется «труп», а читается — «труд»,
где один человек разгребает завал
и вчерашнее солнце в носилках несут
из подвала в подвал.
И вчерашнее солнце в носилках несут,
и сегодняшний бред обнажает клыки.
Только ты в этом темном раскладе не туз.
Рифмы сбились с пути или вспять потекли
мимо Трубной и речки, завернутой в медь.
Кто упал, кто пропал, кто остался сидеть…
Вдоль железной резьбы, по железной резьбе
мы поедем на «А» и на «Б».
На вывод войск из Афганистана
Девятый год войны в Афганистане…
И я подумал: хватит мне молчать!
Сейчас меня ругать никто не станет,
что я решил об этом написать.
Сейчас меня, наверное, похвалят,
чтоб напечатать сразу здесь и там.
Ну, кроме тех, кто на лесоповале,
все за Афган, но по другим статьям.
Меня поймут и Язов, и Громыко
(пускай не вдруг, но это их дела),
поймут меня и Сахаров, и Быков,
поймет Василий Теркин, Гоп-со-Смыком…
И уж легко поймет Наджибулла.
Ну может, не поймет меня Проханов,
Ну Розенбаум, ну Бабрак Кармаль,
ну — младший Боровик! Но из душманов
любой Фарид отдаст мне свой медаль.
Пришел конец кошмарным голодовкам —
и можно снова водку выпивать.
Нам даже очень гордые литовки
в трамваях стали место уступать.
Эмблемы в урны, братья пацифисты!
И танки возвращаются с войны.
Нам позарез нужны специалисты
внутри страны.
Стихи о сухом законе, посвященные свердловскому рок-клубу
«Высоцкий разбудил рокеров, рокеры предопределили решения XXVII съезда»
Он голосует за сухой закон,
балдея на трибуне, как на троне.
Кто он? Издатель, критик, чемпион
зачатий пьяных в каждом регионе,
лауреат всех премий… вор в законе!
Он голосует за сухой закон.
Он раньше пил запоем, как закон,
по саунам, правительственным дачам,
как идиот, забором обнесен,
по кабакам, где счет всегда оплачен,
а если был особенно удачлив, —
со Сталиным коньяк «Наполеон».
В 20-х жил (а ты читай — хлестал),
чтобы не спать, на спирте с кокаином
и вел дела по коридорам длинным,
уверенно идя к грузинским винам,
чтобы в конце прийти в Колонный зал
и кончить якобинской гильотиной.
Мне проще жить — я там стихи читал.
Он при Хрущеве квасил по штабам,
при Брежневе по банькам и блядям,
а при Андропове — закрывшись в кабинете.
Сейчас он пьет при выключенном свете,
придя домой, скрываясь в туалете…
Мне все равно — пусть захлебнется там!
А как он пил по разным лагерям
конвойным, «кумом», просто вертухаем,
когда, чтоб не сойти с ума, бухая
с утра до ночи, пил, не просыхая…
Сухой закон со спиртом пополам.
Я тоже голосую за закон,
свободный от воров и беззаконий,
и пью спокойно свой одеколон
за то, что не участвовал в разгоне
толпы людей, глотающей озон,
сверкающий в гудящем микрофоне!
Я пью за волю, с другом, не один,
за выборы без дури и оглядки,
я пью за прохождение кабин
на пунктах в обязательном порядке,
пью за любовь и полную разрядку,
еще — за наваждение причин.
Я голосую за свободы клок,
за долгий путь из вымершего леса,
за этот стих, простой, как без эфеса
куда хочу направленный клинок,
за безусловный двигатель прогресса,
за мир и дружбу —
за свердловский рок!