Остановленная жизнь родом из довербального периода и детства
Иссушенные реки: плач как исцеление
Иссушенные реки – это метафора глаз, которые на многие годы прекратили плакать и от этого стали жесткими, холодными, безжизненными.
Слезы – это оживляющее, удивительное явление, которое часто недооценивают. Когда мы капитулируем перед слезами, позволяем себе плакать, мы начинаем пробуждаться, мы начинаем оживляться.
Плач бывает разный. Есть плач, который оживляет. Есть плач, который освобождает. Есть плач, который взрывает нашу внутреннюю плотину и помогает чувствам течь. А есть плач, который может быть формальным и оставаться только на уровне глаз, не включая все остальное тело.
Для иллюстрации целительной силы плача прилагаю отрывок из книги Клариссы Эстес «Бегущая с волками» (глава 11 «Членство в клане раненых»): «Слезы – река, которая вас куда-нибудь приведет. Плач разливается рекой вокруг лодки, несущей вашу душевную жизнь. Слезы поднимают вашу лодку с камней, с сухой земли и уносят ее куда-то в лучшие места.
Для дикой женской души очень важно, чтобы женщины плакали. Поскольку женские слезы – это посвящение в клан раненых – старое как мир племя женщин всех цветов кожи, всех национальностей, всех наречий, которые испокон веков переживают что-то очень серьезное и сохраняют достоинство».
Бывает, что мы плачем от боли, когда переживаем нечто трудное в жизни. И тогда слезы являются способом выражения и проживания этой боли. Мы соединяемся с этой болью через слезы и, проживая ее, выпускаем напряжение.
Слезы могут быть слезами горевания, переживания утраты, проживания всего спектра чувств, которые сопровождают утрату, переживания невозможности вернуть то, чего мы хотим, что было для нас дорого.
Слезы могут быть проживанием печали.
Слезы могут быть проживанием отчаяния. Отчаяние – это очень сильное состояние, состояние такого сильного страха, захваченности и невозможности исправить ситуацию.
Слезы могут быть слезами смирения. Когда мы переживаем невозможность чего-то или того, что находимся именно в этой ситуации здесь и сейчас.
Это могут быть слезы смирения с прошлым, слезы смирения со своим настоящим. Переживание, например, неизлечимой болезни, когда мы ничего не можем сделать и проживаем состояние принятия болезни.
И слезы могут быть слезами радости, когда переполняет счастье. Мы проживаем это настолько глубоко, соединяясь с ним, и плачем от этого. Это совершенно другие слезы.
Слезы могут быть слезами обретения. Когда мы встречаем то, что очень давно ждали. Женщина, которая давно мечтала о ребенке, рождает этого ребенка, и, держа его на руках, она обретает то счастье и тот дар, который так просила.
И суть таких слез в том, что они нас исцеляют.
Дело в том, что если мы посмотрим на ребенка в самом его начале, в самом его истоке, когда он только рождается, то мы увидим тотальность проживания чувств. Маленькие детки тотально и глубоко проживают все, что испытывают. Все эмоции. Например, гнев. Малыша может трясти от гнева, он краснеет целиком и полностью, всем телом, он становится таким заряженным и плачет с требованием. А когда ребенок плачет, переживая страх или боль, или впадает в состояние отчаяния, он плачет очень жалобно. Дети плачут, включая все свое тело в этот процесс. Они рыдают так, что их тело сотрясается. И эта пульсация прекрасно помогает снять напряжение. Смысл этого плача как раз в том, чтобы освободить тело от напряжения и прожить эти чувства полностью, отпуская их, выдыхая их. И когда маленькие дети плачут, они плачут именно так, как это целительно, как это задумано природой.
Затем дети, вырастая, встречаются, соприкасаются в своей жизни с тем, что слезы могут быть табуированы. Ведь если мама боится проживать свое отчаяние, свою печаль, свою боль и она не соединена со своими чувствами, она будет сильно пугаться, когда ребенок плачет. Пугаться и словно переставать дышать сама. Потому что если она не соединена с собственной болью, если она боится своих чувств, то ребенку она не будет одобрять проявление этих чувств. Своей тревогой мама может ребенку транслировать, что так делать не надо, плакать нельзя. И ребенок, очень глубоко любя маму, чувствуя это неодобрение, прекращает плакать. Так возникает запрет на плач. Боль застревает в груди, в горле, сохраняясь там до момента разрешения себе встретиться с этими чувствами и разрядить подавленную боль.