Все стены в гостиной были увешаны картинами – большими и маленькими, написанными маслом и акварелью. Кое-где прикрепленные канцелярскими кнопками висели карандашные наброски на клочках бумаги. Все эти картины объединяло одно: на них были изображены люди – повешенные, зарезанные, раздробленные, вопящие о помощи и бесцельно глядящие в пустоту, поодиночке и целыми группами, едва умершие и с неделю пролежавшие на солнце.
– Это все с натуры? – глухо спросил Петров и сам не узнал свой голос.
– Да.
Марта повесила на крючок свой белый халат и повернулась к Петрову.
– Ты не сказал, как тебя зовут.
– Петров, – сказал Петров.
– Хорошо. Так вот, Петров, есть черный чай, есть с ромашкой. Или, может, вина?
– Вино подойдет. Я бы сейчас выпил.
Марта достала бокалы и жестом волшебника выудила из-под барной стойки бутылку красного вина.
– Я совру, если скажу, что берегла ее для особенного случая. Вообще-то, я иногда пью. Так что алкоголь у меня есть всегда. Помогает расслабиться.
Петров откупорил бутылку и разлил вино по бокалам. Первый глоток показался ему божественным. Будто груз, который он нес так долго, что вес почти перестал ощущаться, наконец, был сброшен, и он мог впервые за вечность расправить плечи.
Он осушил бокал и почти сразу налил себе еще. Сделал большой глоток и посмотрел на Марту:
– Мы правда в аду?
– Правда.
Несмотря на всю очевидность ответа, Петров оказался к нему не готов. Он уставился на свой бокал и выдохнул:
– Я не помню, как умер.
– Может быть, ты и не умирал, – сказала Марта и подлила им обоим еще вина.
– Как же я тогда оказался здесь?
– Думаю, как и все. Шел-шел, и пришел.
– А если я захочу уйти?
Марта пожала плечами:
– Ворота всегда открыты. Просто там, за стеной, ничего нет. Поэтому никто не уходит.
– А здесь? Что есть здесь?
– А здесь есть все, что захочешь. Вот, хотя бы это, - Марта провела рукой, указывая на вино, на стены с картинами, на себя.
Щеки ее раскраснелись, зеленые глаза блестели хитро и вызывающе. И голос… Казалось, если она засмеется, ад разлетится на осколки, исчезнет в белой вспышке. Но Марта не смеялась - только улыбалась тихо и серьезно.
У Петрова в голове зашумел красный прилив. События прошедшего дня вспыхивали калейдоскопом, и одно за другим исчезали во мраке; здесь было вино, и эта женщина, которая откидывает назад свои медовые волосы, и пахнет клубникой, и…
Он закрыл глаза и вдруг отчетливо увидел себя на берегу реки.
Марта сидела рядом, свесив ноги в воду. Она посмотрела на Петрова с прищуром:
– Нас сегодня водили в морг на вскрытие. Все было так, как ты и рассказывал. Холодные железные ящики, а в них - куклы рядами. Безмозглые мясные куклы. Не хватало только игрушечного сервиза, чтобы усадить всех пить чай.
Она все еще заканчивала фразу, когда сквозь реку и берег проступила подвальная комната, тускло освещенная мигающими лампами. И Марта сама вдруг превратилась в лежащую на полу куклу со стеклянными глазами и красным клубничным ртом. Петров срезал ножницами верхнюю пуговицу на ее блузке, и горло перехватило от восхищения.
Видение замерло, как поставленная на паузу кинопленка. Затем подернулось рябью, поплыло, растворилось. Петров снова оказался в гостиной с бокалом вина в руках, и только где-то на кромке сознания все еще продолжал звучать голос Марты “безмозглые мясные куклы”.
Чтобы сбросить наваждение, он встал, прошелся вдоль стены. На одной из картин был изображен знакомый сюжет – двое одноруких рубили руку третьему; еще несколько искалеченных мужчин сидели рядом на земле. Их рты были открыты словно в песне или молитве.
– Кто это? – Петров ткнул пальцем в картину.
Марта подошла к Петрову, встала рядом с ним, и он почувствовал ее теплое дыхание на своей шее.
– Это калеки. Они верят, что если будут приносить в жертву части своего тела, то смогут избежать расплаты. Они как будто уже расплачиваются, добровольно. Только это, конечно же, глупости.