Дорогой читатель уже морщится и фыркает.
«Ты лучше скажи, Гатлинг, многого ты добился, слетав на Барахолку? Ни горючки, ни «Айночки», ещё и ранили тебя. Взять вот ту твою главу, выкинуть в жопу и ничего ж не изменится!»
Так-то оно так. Но тут два замечания.
1) Иногда мы все торчим в очередях на аэробус до Грагоса, а он, сука, набился три часа спустя битком и полетел без нас. Однако пока стояли, открылась пивная! Так бывает. Надо потерять время, чтобы к чему-то в твоей жизни время подошло.
2) Я пишу бортовой журнал о своей жизни. О жизни! Это не пьеска о мур-мур и кабаре. Это моя, на хер, жизнь. А в жизни не всякая глава заканчивается достижениями.
Главное, мы летим в «Чарочку». Свити мне оторвёт всё.
- Снейк, - сказала Милагриэт и посмотрела на меня многозначительно. - Не говорите Свитлин о произошедшем. Особенно о Пьетриале.
Делать мне больше нечего. От такого у Свити глаз начнёт дёргаться нервно.
- Я ей лишь скажу о том, что встретился с Жегооцем. И что он спёр «Айну».
Мила засмеялась тонким голоском своим.
- Главное, чтоб она не погнала нас её вызволять.
Очень смешно! Да если бы мой «Рэйвен»... Даже представлять не хочу.
Снегопад. Снегопад здесь, на широте «Чарочки»? Да нет, само собой. Белые морозные хлопья улетели на запад. Их всегда безудержно манит тепло войны, как мотылька огонь костра. Они растают ещё на подлёте.
Мерзкой Диагонали нет равных по посещаемости. Она есть красная ковровая дорожка к Большой Барахолке. Я глядел на самолёты по левому борту. Гражданские. Куда вы, хотелось крикнуть, там война! Но мотыльки летят.
Я устал. Решил вздремнуть. Каждая мысль отключающегося сознания заполнялась голой Свити. Моя любимая шептала мне:
«Как теперь связаться с Краузером, Снейк?»
Ого, посадочка! Меня подбросило так, что я чуть не ударился в потолок. Милагриэт принялась выравнивать машину, и тут я прямо напрягся. Вроде бы сели, но с такой рулёжкой это ещё не причина радоваться. У «люфтеров» с шасси бывают накладки при взлёте и посадке, но вот такое даже самолёт Царства перенёс бы с трудом. Я уж не знал, что и делать. Точно не открывать рот.
Мила вырулила. На самый край. Самолёт встал, чуть не завалившись на левый борт. Одно колесо на полосе, второе - в песочке рядом.
- Фух, - вздохнула Мила, - привыкла я к «Айночке». На ней таких посадок не бывает. Ха, да я бы все расчалки порвала бы так!
Я хотел ей сказать, что расчалки порвались в её голове и видать давно уже. Но тут...
«Рэйвен»! Выезжает из ангара! Я чуть ли не выбил дверь биплана и помчался навстречу.
Мой штурмовик набирал ход. Я уже хотел достать «Воронёнок».
Самолёт мой промчался мимо меня. Угонщик не решался начать отрываться от земли. Что ж ты, гад, делаешь? Хвост сломаешь!
- Свити! - закричал я.
«Ха, мудень ты, Снейк, бабу зовёшь сразу!» - поржёт надо мной читатель.
Свит выскочила из трактира, не успев и поделать толком что-то. Выпучив от увиденного глаза, она помчалась ко мне.
А я ринулся за своим самолётом. Он уверенно приближался к концу полосы!
Я бежал. Зачем? Просто словно часть меня оторвали и на моих глазах утаскивали прочь. Хотелось быстрее, хотелось мчаться, лететь хотелось. Но я лишь тяжело дышал и чувствовал, что ноги слабеют.
«Рэйвен» улетает. Без меня! От меня, грёбаный насос!
И тут я полетел! Взмыл в воздух. Стремительно!
Свити…
Рассекая потоки, барахтая ногами, я ринулся над полосой в последней попытке догнать самолёт.
Ещё немного.
Ещё!
Я уже близко.
Быстрей, джейлхен!
Уже глаза заслезились.
«Рэйвен» взмыл ввысь. На последних метрах оторвался от полосы.
Я вытянул руки.
Заорал.
Да!
Схватился! Вцепился в край места стрелка! Давай, подтягивайся. Давай!
Помог ногами! Подтянулся! Последнее усилие!
Влез. Плюхнулся! Руки прямо каменные.