- Что?
- Они… не выживут.
- Да ну?
Да, пиратство – дело молодых и беззаботных… ублюдков, не считающихся ни с чьей жизнью!
Дед этот явно не собирался уступать. Взялся вразумить дварфа! Дварфа-женщину!
Джах, похоже, просто не понимала, что он хочет от неё.
- Мы могли бы… - начал старик и осёкся.
- Мы могли бы как-то провести рабов сюда, пока зумзацх не атаковали в полную силу, – вмешался я. - Может, каким-нибудь секретным ходом?
Старик был крайне удивлён, но во взгляде его, брошенном в меня, блеснула и благодарность мне за понимание, и некая искорка надежды, озарившая его морщинистое лицо. Я полностью поддерживал его стремление спасти людей. Похоже, дед понимал, что ждёт рабов. Ведь гоблины припёрли «мусорщик».
- Господин Гатлинг абсолютно прав! – сказал старик. - Мы могли бы…
- Сколько там рабов? – перебила его Джах.
- Двадцать пять душ, адмирал!
Джах засмеялась.
- И всё?! Ха, на следующей неделе я ожидаю вдвое больше! Новая партия с лёгкостью восполнит все потери и вновь наладит хозяйство. А этих я дарю зелёным педрилам.
- Но… - совершил дед ещё одну отчаянную попытку воспротивиться воле адмирала.
- Занять своё место, Ховитц! – оборвала Джах его маленький «бунт».
Техник вернулся к большим блокам и переключателям. Джах может разрубить его надвое при следующей попытке возразить. Но когда этот человек садился за пульт у противоположной стены помещения, я не мог не заметить его взгляд. Он посмотрел на Джах. С болью, с ненавистью, и желанием уничтожить. Похоже, Джах что-то забыла о старике Ховитце. Похоже, адмирал забыла о том, что там, на поверхности этого острова, есть кто-то, кто дорог старому технику. Кто-то среди рабов, как не удивительно это сознавать. И этот кто-то уже не вернётся к нему. Ибо так повелела Джах Чёрный Крюк.
Я слышал, как сотрясается земля. Словно гром тряс саму Пропасть. Гром Небесной войны. Зумзацх штурмовали остров. Возможно, им противостояли пираты. Но каждый отдалённый гул заставлял содрогаться не только стены всего комплекса. Он отдавался в разбитом сердце старого Ховитца.
Я не мог смотреть на него. Шрамы на его лице говорили о том, что этот человек когда-то был солдатом, воином. Возможно, он тоже летал, возможно, он сражался на земле. В его глазах я увидел остатки былой силы, когда он спорил со своим адмиралом. Когда-то даже война не могла сломить волю этого человека. Но сейчас по его впавшим щекам текли слёзы.
Я вышел из этого помещения и спустился по лестнице. Час я провёл, изучая подробный план комплекса. Зал, уставленный блоками с рычагами и датчиками, был центром управления системами всего этого места. Джах покинула его полчаса назад на личном лифте, но я смекнул, что здесь она бывает чаще всего. Здесь всё такое… механическое. Всё, как она любит. А быть может, именно она и создала всё это. Как бы то ни было, ступени привели меня вниз, в просторное помещение с такими же высокими потолками, теряющимися в темноте, как и в цехах. Пол и стены здесь были обиты листами брони, на полу извивались кое-где кабели. Эта комната вела в четырёх направлениях. Одно – это ступени в центр управления. Другой – лифт в личный кабинет адмирала. Третий – путь в шахту, по которой мы и прибыли сюда. Последний уводил куда-то вниз. Я с интересом отметил, что грузовой автомобиль всё ещё здесь.
Сесть бы на него, доехать до ангара, подняться наверх, взмыть на моём «Рэйвене» в небо и присоединиться к сражению с гоблинами. Но нет, адмирал велела переждать штурм острова в этих застенках. Я ненавидел её.
- Господин Гатлинг, - услышал я голос из динамиков, вещающих на весь этот огромный зал, - адмирал просит зайти вас в свой кабинет. Воспользуйтесь лифтом.
Это был голос Ховитца. Я направился к лифту.
Двери гармошкой, большие и широкие, разъехались в разные стороны, впустив меня в уютное помещение. Кабинет несколько отличался от того, в котором нас принимали на Свалке. Изысканная мебель, выполненная по заказу истинными художниками этого искусства, представляла собой шедевр. Кресла с изящно изогнутыми спинками, обитые чем-то мягким и лоснящимся, так и манили сесть и расслабиться. Гобелены с изображениями авиационных баталий украшали стены, перемежаясь в своём многообразии с парой карт Пропасти. Всё это предваряло главное: в конце комнаты противоположно дверям лифта стоял стол из элевентэльской ели, о чём свидетельствовали особые узоры на полотне, а также необычный переливающийся оттенок. Я видел такой на одной выставке в Грагосе. Свет люстры, похоже, сделанной частично из серебрита, приятно успокаивал и дарил уют. Пол был устлан расписной ковровой дорожкой. В своём сиянии этот кабинет был подлинным совершенством.