Мысли мои. Мысли, мыслишки. Так и вертятся. Дорф, Эсми, Краузер. Что за механизм запущен? Дорф убил жену Краузера. Подставил Эсми. Все подумали на неё. Но подумать и разобраться – не одно и то же. Когда эксперты Царства исследуют «Вальт», весь план рухнет. Это очевидно. И Дорф не мог этого не понимать. Значит, ему очевидно ещё что-то.
Всё это как-то не важно сейчас. Всё, кажется, отошло на второй план. Я лечу на помощь другу.
Погода портилась с каждым часом. Небеса, словно от негодования, мрачнели, осуждая нас за то, что мы вытворяем перед их взором. На часах на моей приборной панели стрелки упрямо показывали полдень, но свинцом налитые куцые и тяжёлые облака утверждали, что вечер наступит раньше сегодня. Грозовой фронт на этот раз не минует нас. Лететь нельзя. Но мы будем.
Я часто жалуюсь, дорогой читатель, просто даже невзначай на жизнь под всеми этими тёмными небесами и над Пропастью, но не пойми меня неправильно. Есть люди, эльфы, квиззы, за свою жизнь никогда не покидавшие тех мест, где увидели они свет. Они живут, работают и строят будущее. Они могли бы изменить свою жизнь, вырваться на свободу, как пишут в старых книгах. И не делают этого. Почему? Каждый из нас создан для чего-то, и ему даровано от рождения особое мироощущение. Жители Цитадели не рвутся в небеса именно потому, почему и я никогда не рвался за стены их города. В душе даже самого простого фермера может жить жажда неба, но и внутри такого раздолбая, как я, иногда просыпается тяга приземлиться и отдохнуть в месте, что я могу назвать домом. Я не жалуюсь на жизнь, я удивляюсь причудам её, и не будь их, сама жизнь моя была бы недостойна бортового журнала. Но всё, что меня окружает, отражается в моих мыслях. Просто порой мне кажется, что о том, как странно и удивительно при этом мы живём, во всей Пропасти тянет поразмышлять, побрюзжать и поудивляться лишь меня.
В этом и есть свобода, в этом и есть способность её ощутить – в любой момент позволить себе задуматься, выругаться и понять, что в Пропасти ничего не понятно.
Мы сделали остановку на Крофтхофе. Дозаправились и отправились дальше. Стали огибать «пальчик» на почтительном, само собой, расстоянии. Я глянул направо. Горизонт затуманило, но Летающую Свалку, тёмной дымящейся фигурой разорвавшую линию его и разметавшую туман, – нет. Я представил, что там творится. Я не желал этого. Но я боялся, что будущее Пропасти также накрыло волной безумия и сумасшествия.
А впрочем, наш мир – Пропасть. В неё падают рано или поздно. Пала бы когда-нибудь и Свалка. А на её месте появилась бы новая сила. Эта закономерность не даёт мне отчаиваться и думать, что после пиратов Джах Царство или иные силы завладеют нашей жизнью. Всегда найдётся место для нового полёта и нового падения. Мы падаем. Падаем вместе. Добро пожаловать!
Записка. Мы её нашли без труда, сразу попалась она нам на глаза и вызвала возмущение у Цольги. Записка висела, прибитая к трухлявому иссохшему дереву чёрным пером. Это было перо Рука. Цольга возжелала сожрать того, кто посмел это сделать с её напарником. Я размял костяшки.
На Грюмере мы не задержались. Рассчитали, как нам долететь без остановок и дозаправили последнее, что было в запасниках на Грюмере. Цольга взяла боеприпасы для своей снайперской винтовки, ленту для пулемёта Глобинского, отданную мне, и связку ручных гранат. Времени не было на долгие сборы. Этот грозовой фронт меня нервировал. А куда лететь, мы уже знали. В записке всё было сказано.
«Юго-восток. Летун с древними руинами».
Мы помчались к машинам.
Летун Ро́йял. Я его помню. Не был на нём, но слышал. Довольно большой кусок земли, принадлежащий Элевентэлю. Близок к нескольким островам Царства, но Цитадель лишь наблюдает за деятельностью элевен на этом летуне, ибо он не представляется интересным людям пока. Парящий островок покрывает лес, огибающий каменистое взгорье и ползущий вверх. Густой и ветвистый лес этот образует вокруг невысокого холма как бы воротник из зелени. Взбираясь и по холму, растительность облепила и частично спрятала необычные белые руины какого-то древнего строения. Похоже, когда-то здесь возвышался целый комплекс, но ныне от былого великолепия осталась одна башня и развалины построек пониже. Всё поросло зеленью. Близится сезон холодов, и зелень вскоре окрасится в цвета заката.