Полежав в расслабленном состоянии поверх Евлампии, уткнувшись носом в пухлую влажную шею, Хелье понял, что всему есть пределы и дальше он просто не выдержит. Он сполз вдоль ее тела, касаясь попутно губами мягкого живота, паха, бедра, и колена, встал на пол, качнулся, и шагнул к окну. Отворив ставню, он обнаружил, что окно выходит на короткий крутой склон, ведущий прямо к Волхову. Встав на подоконник, пригнув голову, упершись локтем в раму и придерживая свободной рукой полувозбужденный хвой, Хелье дал волю физиологии. Дугообразная струя заблестела на полуденном солнце. Воздух был все еще по-майски теплый, и Хелье подумалось, что, может быть, в Новгороде другой климат, мягче и ровнее, чем в Скандинавии, и возможно такой же удобный для жизни человека, как климат Италии. Захотелось в Италию.
В этот момент за дверью раздались шаги и кто-то властно и бесцеремонно стукнул кулаком несколько раз. Хелье продолжал безмятежно ссать, а Евлампия посерьезнела и всполошилась. Стук повторился. Визитер явно спешил. Может быть, помимо этого визита, у него было запланировано много других дел в городе.
– Кто там? – крикнула хозяйка крога.
– Открывай, хозяюшка, поговорить надо, приамова хорла! – раздался голос за дверью.
Хелье узнал голос. Когда ссышь, прерываться вредно, и может случиться казус, но как долго держится дуга, не сбавляя силы!
Евлампия выскочила из постели. Стук повторился.
– Дайте же честной женщине одеться, аспиды! – закричала Евлампия, после чего настолько бесшумно, насколько могла, переместилась к окну и несколько раз быстро ткнула пальцем Хелье в ягодицу. Он обернулся, продолжая ссать.
– Это за тобой, – сказала Евлампия одними губами, делая большие глаза.
Хелье закивал и поднял брови, указывая таким образом на невозможность действовать немедленно. У физиологии свои законы.
Евлампия метнулась к кровати, схватила рубаху и растерянно посмотрела по сторонам. Одежду Хелье она давеча снесла в крайнюю гостевую. И что же теперь?
Хелье кончил ссать и слез с подоконника. Евлампия кинула ему рубаху. Он быстро надел ее через голову и стал похож на одного из древнегреческих героев в ранней юности – рубаха едва доходила ему до бедер и смахивала на тунику.
Комод. Кровать. Лавица. Спрятаться решительно негде. Хелье снова влез на подоконник и, пока Евлампия спешно одевалась и подпоясывалась гашником, выдвинулся наружу спиной вперед, ухватил кромку и поперечную балку, повис на руках, качнулся, закинул ногу на балку, подтянулся, и оказался на соломенной крыше, не слишком пологой, но и не очень крутой. Даже если пришедшие за ним обойдут пристройку, его не заметят. Угол пологого склона более или менее совпадал с углом крыши, и только очень высокой человек смог бы разглядеть Хелье, а новгородцы были по большей части низкорослы. Вот Дир бы его заметил – здоровенный! Но Дир был ростовчанин.
Хелье слышал, затаив дыхание, как Евлампия отпирает дверь, как в спальню входят сразу несколько человек, как один из них подходит к окну. Ну и нравы, подумал он. Так вламываться к женщине имеет право только муж. Хотя, возможно, дурные манеры новгородцев объяснялись экстренностью положения.
– Варангов укрываешь, хозяюшка! – зычно объявил кто-то укоризненным тоном. – Где варанг? Отвечай хорошенько!
– Какие варанги, что ты мелешь! – возмутилась Евлампия. – Аспиды, вламываются в спальню к женщине!
Раздался звук пощечины.
– Вот такие варанги! – произнес голос. – Или такие? – прозвучала еще одна пощечина.
Сверд бы мне, подумал Хелье с ненавистью и страхом. Я б им показал, какие варанги. Ну и скряга же этот торговец, что не одолжил мне сверд! Жалко ему!
– Где швед, говори, хорла!
– Нет здесь никаких шведов! – крикнула Евлампия. – Я вас всех, бесстыдников, запомню! Все в холопьях будете, как только тиуны узнают, что вы тут вытворяете!
Раздалась третья пощечина.
– Перестань ее лупить без толку, – услышал Хелье еще один голос. Женский. Это была не возмущенная просьба, это был приказ. Хелье показалось, что и этот голос ему знаком. – Поищите в гостевых. Кто-то видел варанга, переодетого немецким купцом. Милочка, не останавливался ли у тебя давеча немецкий купец?