Старший прапорщик – суровый, закалённый воин, но и он готов разрыдаться. Да, подполковник Яченков – отец, отец родной для курсантов! Вид его ужасен, он прекрасен – так было сказано когда-то в примерно аналогичной ситуации.
– Какие занятия были сегодня? – сурово спрашивает старший прапорщик.
– Занимались тасканием брёвен, товарищ старший прапорщик, – отвечает курсант Фрумкин с едва скрываемой иронией. – Заготавливали и таскали с диаметром комля 300-400 миллиметров.
– Это полковник Муранов себе новый дом строит? – безразлично спрашивает подполковник Яченков.
– Нет, товарищ подполковник, наш взвод для подполковника Немченко таскал, – курсант Фрумкин рад перевести разговор на другие темы и просто счастлив от представившейся возможности поделиться с товарищем подполковником хоть какой-то неведомой тому информацией, быть товарищу подполковнику хоть в чём-то полезным.
– Немченко, Немченко, нет, чтоб подполковнику Яченкову принести. Ладно, шучу. Практику, значит, проходите строительную?
– Так точно, товарищ подполковник, – молодцевато рапортует курсант Фрумкин. – Фортификация – строительство укреплённых сооружений.
– Хорошо, – в неподдельной радости разводит руками подполковник. – Ну-у хорошо. Смотри, прапорщик, чему-то он всё-таки научился. Фортификацию уже определяет. А пуговицу пришить не может. Не научили. Не научила мамка, не научила бабка, не научила школа, не научил институт, придётся нам с вами учить, прапорщик. Объявляю вам, товарищ курсант, трое суток ареста. Все уедут к мамкам да к бабкам, а вы будете учиться пуговицы на хэбэ пришивать – это, конечно, в личное время, помимо того, что будете лагерь сворачивать и гальюны вычищать. А? не слышу.
– Есть, товарищ подполковник.
Как передать словами отчаянье курсанта Фрумкина, переживающего крушение всех своих надежд на скорое возвращение домой?!
Маленький храбрый курсант Фрумкин! Ты героически бился за свою честь и свободу, но обстоятельства и рок в лице подполковника Яченкова оказались сильнее, и ты начинаешь осознавать, что все фортификационные сооружения, которые ты возводил вокруг себя в течение двадцати двух лет, все твои доты, дзоты и контрэскарпы7 рушатся от одного звука подполковничьего голоса.
– Так-то, товарищ курсант, – мягко и где-то даже сочувственно произносит подполковник Яченков. – Надо было раньше, гораздо раньше учиться пуговицы пришивать, сюда надо было прийти уже готовым к службе воином, чтобы впитывать только воинские знания. Ладно, двое суток тебе снимаю – за то, что зубы чистишь два раза. Но, бог мой, хэбэ, что за хэбэ, курсант, как будто вас в нём в дерьме валяли. Где же вас валяли, товарищ курсант, как же вы, советский курсант, так позволили себя вывалять?
– Это всё брёвна, товарищ подполковник, и грязь. Я ведь ещё не успел почиститься.
– Брёвна, грязь… Надо было первым делом почиститься, привести себя в опрятный вид, знаешь ведь, что увидит подполковник Яченков такое безобразие, и неприятно ему станет, больно, как ножом по сердцу. Курсант должен иметь опрятный вид! Это самое главное для курсанта. Если курсант нарушает форму одежды, значит, он нарушит и Устав, и присягу, и воинский долг, и всё остальное. Кальсоны носишь армейские? Или трусы домашние в цветочек? Ну-ка, спускай штаны, проверим.
– Я кальсоны ношу, товарищ подполковник, – жалобным дрожащим голосом произносит курсант Фрумкин, ему очень не хочется снимать штаны.
– Снимай, снимай, что ты как девица тяжёлого поведения, – голос подполковника Яченкова оживляется, он предчувствует славное развлечение. – Вот сейчас мы и посмотрим со старшим прапорщиком, как ты соблюдаешь форму одежды. Глядите, товарищ прапорщик, действительно, кальсоны. Ай да курсант! Молодец! А под кальсонами что?
– Наверное, то же, что и у вас, товарищ подполковник.
Курсанту Фрумкину приятно сознавать, что под кальсонами у него то же, что и у подполковника Яченкова. Но если потребуется показать ЭТО, то он готов, он будет горд и счастлив, что подполковник Яченков, а также старший прапорщик увидят его ЭТО. В общем-то, ему есть что им показать.
– Ага, понятно, – слегка улыбается подполковник Яченков. – Ну что ж, молодец, одевайся.
Вот-вот товарищ подполковник должен крепко пожать своей мозолистой трудовой клешнёй мужественную клешню курсанта Фрумкина, до хруста обнять его, чмокнуть в веснушчатую щёку и воскликнуть, гордо и нежно глядя ему в глаза: «Молодец, курсант Фрумкин! Я пошёл бы с тобой в разведку!»
– Ну что ты там копаешься? А если тревога? Если враг нападёт ночью? А ну-ка давай-ка на время. Снимай штаны, и сапоги, и хэбэ. Заодно проверим, как у тебя портянки намотаны. Не суетись. Зачем кальсоны снимаешь? Что ты мне тут, понимаешь, стриптиз разводишь? Сложи, сложи одежду, как тебя учили. Хэбэ застегни на все пуговицы, пилотку сверху, ремень. Портянки на голенищах расправь. Плохо, плохо, курсант, слабо, медленно, ничего ты не умеешь. Ладно. Приготовился? Давай, пошёл. Долго, долго, долго, курсант. Ладно, ну тебя, от тебя одно расстройство, тебя только могила исправит. Иди на *** и чтоб я тебя больше не видел. Расстроил ты меня, вот теперь ночь спать не буду, переживать из-за тебя, дурака. Иди. Эй, товарищ курсант!