Джек снова стал писать письма Виктории, а Ирина пересылала их во Францию своему знакомому, который обещал переправлять их в Россию, Виктории. Ее надеждам уговорить Джексона Тэйта поехать в Советский Союз и повидаться с Викторией, теперь, увы, уже не суждено было сбыться. Операция на сердце плюс старческий диабет полностью исключали такую возможность.
В свое время Виктория попросила Ирину взять для нее у отца приглашение для поездки в Штаты. Ирина знала о страстном желании Виктории повидать отца и прекрасно понимала, какому риску подвергнется, независимо от исхода ее обращения за визой. Беспокоило и то, что она вот уже много месяцев не могла связаться с Викторией. Каждый раз, когда она заказывала с ней телефонный разговор, в ответ слышалось неизбежное: «Никого нет дома».
Виктория и не подозревала, насколько близкой для нее была возможность навсегда потерять отца. Ну да ладно, Ирина расскажет ей обо всем при личной встрече, когда поедет летом в Европу. Конечно, при условии, что ей удастся попасть в Россию, — у нее не было ни малейших сомнений, что русские знают о книге, над которой она работает, и о ее связях с диссидентами. Вопрос только в том, как много они знают.
К началу лета 1974 года Ирина узнала, что ее французский знакомый не смог передать Виктории письма отца. Надо было придумать какой-нибудь способ доставки писем и подыскать для этого другого человека.
Она остановила свой выбор на Михаиле Агурском, профессоре, занимавшемся проблемами кибернетики и философии. Еврей Агурский проявил недюжинную смелость, бросив вызов советской системе. Только человек большого мужества, как писала она о нем в своей книге, мог решиться на встречу в лесу с репортерами Си-би-эс и рассказать им о ситуации в России[3].
Ирина сделала все возможное, чтобы ее письма и письма Джека Тэйта оказались в руках Агурского.
ВИКТОРИЯ
Был обычный будничный день середины лета. Я стояла в длиннющей очереди на прохождение ежегодного техосмотра машины. Я уже отстояла не меньше двух часов, и, судя по всему, мне предстояло простоять еще столько же. Предупредив мужчину, который был за мной, что отойду, я пошла позвонить.
Едва я успела сказать мамуле, чтобы не ждала меня к обеду, как она прервала меня.
— Приезжай! Немедленно! У меня есть для тебя важные новости.
— Не могу. Я потеряю очередь. Может, скажешь, в чем дело?
— Нет! Исключено. К черту техосмотр, приезжай!
Я помчалась за машиной и приехала домой. На столе лежали несколько писем от Ирины и четыре — от отца. Боже, какой великолепный праздник! Он жив! Он не забыл меня! Я с жадностью читала его письма, смахивая слезы, застилавшие мне глаза и мешавшие читать.
Потом мамуля рассказала, как к ней попали письма. Позвонил какой-то мужчина и, не представившись, спросил:
— Вы ждете писем с Запада?
Мамуля пробормотала что-то невнятное. Мужчина сказал:
— У меня есть для вас кое-что. Мы можем увидеться?
Они договорились о встрече. Это был Михаил Агурский, который пошел ради меня на огромный риск.
ИРИНА КЕРК
Она приехала в Москву в августе 1974 года, но о Викторией увиделась не сразу. Первым делом она встретилась с Михаилом Агурским, чтобы переговорить с ним о Виктории и ее отце.
— Есть какой-нибудь шанс, что он сам приедет повидаться с ней? — спросил Михаил.
Ирина качнула головой.
— Нет. Он стар и серьезно болен. Об этом не может быть и речи.
— Значит, ехать надо ей. Как по-вашему, он станет хлопотать, чтобы ей разрешили приехать?
— Сложность заключается в том, — сказала Ирина, вспомнив свои беседы с Джеком Тэйтом, — что он понятия не имеет, как к этому подойти и какой тон взять с русскими.
Михаил задумался.
— Поскольку ее отец занимает весьма высокое положение, как-никак адмирал, его приглашение должно сработать.
Они решили, что наилучший путь побудить Джексона Тэйта к действию — попросить американское консульство в Москве написать ему и посоветовать пригласить дочь в Соединенные Штаты.
Ирина одобрила идею.
— Уверена, адмирал Тэйт с большей готовностью откликнется на официальное письмо, чем на мое. Если ему напишу я, он наверняка подумает, что я опять создаю для него невыносимую ситуацию. Джексон Тэйт еще не забыл, как его выдворили из России. Он не верит, что его пустят туда, как не верит, что Викторию выпустят оттуда.