Когда мы организовали команду, у меня уже был багаж песен, которые я пела под гитару, выступала в армейских частях, на самодеятельных фестивалях. Периодически я облачалась в шикарное платье (специально для шикарных случаев купленное) и выступала где-нибудь на телевидении или на какой-нибудь престижной сцене в Свердловске. Потом переодевалась в свои драные джинсы и шла петь на улицу. Такие были времена...
Зимой 1990 года состоялся фестиваль "Рок-акустика" в Череповце. Туда меня никто не приглашал - я приехала сама из Свердловска в лютый мороз, а братья-музыканты из тусовки скомороха-художника Букашкина не оставили пропадать на улице. И мне дали выступить на фестивале, но не на большой сцене, где среди участников были Майк, Янка, Юрий Наумов, группа "Адо" и Ник Рок-н-ролл, а на малой - в фойе, куда высыпала вся публика в перерыве между "большими". Хотя я успела спеть всего три песни, мое выступление было замечено и имело резонанс, а после - и продолжение в Москве. Под впечатлением от этого фестиваля я стала инициатором первого фестиваля "Свердловск-акустика". А группа "Ковчег" появилась благодаря фестивалю духовной музыки "Пробуждение" памяти Александра Меня, проходившему в Москве, в концертном зале "Россия" 29 сентября 1990 года (теперь мы этот день считаем днем рождения). На этот фестиваль меня рекомендовал Сергей Гурьев из журнала "Контркультура". Он видел мое выступление в Череповце и даже определил мой стиль как "классный джизус-рок". За две недели до фестиваля после прослушивания организаторы мне сказали: поешь ты неплохо, а играешь - не особенно, хорошо бы найти каких-нибудь ребят. И я собрала группу буквально за несколько дней до фестиваля. Там группа называлась "Армия спасения".
А потом появилось название "Ковчег". По-английски - "Ark". В принципе, АР-К - это Арефьева-Ковчег. Название было придумано коллегиально. Ковчег - это такое непотопляемое судно, на котором можно спастись даже в случае всемирного потопа. И есть еще ветхозаветный ковчег - некий ящик, ларец, в котором хранилось божественное откровение. Я думаю, мы дали хорошее название: "Как вы яхту назовете, так она и поплывет", - пел капитан Врунгель. Была такая интересная история: еще году в 1987-м, в Свердловске, один незнакомый мне художник нарисовал мой портрет и внизу подписал: "Ноев ковчег". Я спросила, что это за странная подпись. Мне ответили, что это фантазия художника. Портрет был не очень удачным, и я о нем быстро забыла. Вспомнила уже через годы, когда моя группа называлась "Ковчег".
У меня очень многое в жизни происходит не совсем так, как я это даже могу предвидеть, все регулируется какими-то другими силами. Так получилось и с переездом в Москву. Я совершенно не собиралась и не предполагала этого. А выступила на фестивале - и зависла в столице. Собственно, в Свердловске меня реально ничего не держало. Мне показалось в Москве интересней, и вообще началось что-то совсем другое. Так я с тех пор и живу в столице. Тут я встретила своих людей, свой мир. Словно попала в нишу по очертаниям своего тела, по своему размеру, и обрела все то невыразимое, чего мне не хватало. Больше я не вижу никаких вариантов, никуда не собираюсь передвигаться. Мне в Москве нравится. Раньше я считалась довольно-таки нелюдимой. Это было, потому что я не могла найти людей, соответствующих мне по характеру, темпераменту, восприятию жизни. Я говорю про Верхнюю Салду и про Свердловск. Это были два довольно мрачных периода для меня. Может быть, поэтому я была там черная, как кошка. А в Москве я не сразу, но постепенно обросла людьми, которые мне ужасно нравятся. Москва дала мне друзей, любовь и творчество. Я тот самый гадкий утенок, который оказался прекрасен, лишь попав в свою стаю.
Это было как раз время социальных потрясений: Перестройка, полный крах прежней системы, внезапное обесценивание сбережений, внезапное многократное взвинчивание цен. И это мне запомнилось. У меня не было сбережений, но и денег вообще у меня тоже при этом не было. Я хорошо помню, как стояла в магазине, смотрела на творожную массу и думала, могу ли я позволить себе ее купить или нет - на ней стояла какая-то запредельная цена... Бедствовала я очень долго, до тех пор, пока какие-то заработки просто на жизнь не стала давать музыка. Я этого не замечала. Все удивлялись: "На что ты живешь?" Я не понимала, на что я живу; мне хватало трех копеек. Жила как птичка Божия. Ну ладно, не видела я сыра нигде, кроме как в гостях. Ну и что, суп из пакетиков - коробку - я купила до повышения цен, год его ела. Нормально. Я была счастлива. Мне было предначертано выстоять и переломить эту ситуацию в свою пользу. А тем, кому предначертано, и силы даются, как дается и вот эта предельная уверенность, которая в любой ситуации все равно заставляет тебя делать свое дело. А уж в совсем отчаянные моменты силы небесные как-то поворачивают немножко шестеренки и посылают тебе помощь. Например, у кого жить, чтобы не остаться совсем на улице. У меня неоднократно бывало такое, что меня пускали жить к себе люди, которым я не была, в общем-то, никем: ни другом, ни любовницей, ни родственницей... Это ли не чудо? Вообще, я Москве без квартиры прожила десять лет, то там, то сям, то у тех, то у этих.
В те времена играла и пела в переходах, на Арбате, когда уж совсем припирало, не на что было просто хлеба купить. Первый раз я попробовала так петь в Ленинграде в переходе (после фестиваля акустической музыки, не было денег на обратный билет). Я собрала себе охрану из знакомых - жутко боялась. Но обошлось без эксцессов. Зато я заработала 60 рублей, и мне это казалось дикими деньгами. Но это требует такой траты сил! Я бы сравнила это с забиванием гвоздей биноклями. После этого ни петь, ни писать - долго в себя нужно приходить, и морально, и физически.
Надо сказать, что я приехала из Свердловска уже сложившейся певицей и готовым автором. У меня уже были собственные песни - наивные, красивые. В Москве вышла на рок-кабаре Алексея Дидурова. Леша был неотразимым человеком с искристыми глазами, романтиком, борцом. Он создал такой "лягушатник" для начинающих гениев, и это был настоящий подвиг с его стороны. Туда почти каждому можно было прийти с гитарой или со стихами, выступить перед такими же непризнанными бедолагами, выслушать их мнение. На раннем этапе это порой единственная возможность авторам вообще выйти к людям. Такой детский сад для талантов, нищий и гонимый изо всех помещений. Дидуров поддерживал словом и делом, давал первую литературную и человеческую оценку, выводил хоть на маленькую, но сцену. Многие потом стали известными. Для существования этого всего надо было беспрерывно сражаться с властями за выживание своего детища, находить помещение, аппаратуру, привлекать помощников, которые будут за спасибо делать звук и администрировать происходящее...
В Москве я поступила в Российскую академию музыки имени Гнесиных, тогда еще она называлась музыкально-педагогическим институтом имени Гнесиных. Ну, в общем, скорее для статуса я поступила в институт, на эстрадный вокал, чтоб было понятно, по крайней мере, моим родителям, чем я тут занимаюсь. Четыре года там училась заочно. Прошло огромное количество времени до тех пор, пока я смогла успокоить своих родителей корочкой о высшем образовании. И тут моим педагогом стал Лев Валерьянович Лещенко. Я раньше к нему не испытывала каких-либо горячих чувств, но, познакомившись с ним, очень его полюбила. Это очень интересный, очень хороший и очень умный человек. Кстати, он помог "Ковчегу" выпустить альбом "Батакакумба". Конкретно взял и поддержал нас. И, благодаря ему, это дело состоялось, поскольку не секрет, что для андеграундных музыкантов "каждый шаг через больно", и каждый шаг дается с неимоверными усилиями: собирание денег, отыскивание студии и так далее. Концертами не заработаешь на студию никогда в жизни, и выпуском диска андеграундного никогда в жизни не возвратишь денег, в него вложенных. Это все делается, в основном, на доброй воле, на любви к искусству, и на помощи друзей.