— Где, Сашечка? — дрогнувшим голосом уточнила мамуль.
Я рукой махнула.
— Там, возле академии.
О том, что еще в клубе среди ночи я сообщать, по понятным причинам, не захотела.
— Срочно бежать, — резюмировала мамуль, и вот таким тоном она это сказала, что мне, как спорить, так и шутить как-то совсем перехотелось.
— Я чувствую, это они, — добавила мамочка.
И в этот момент входная дверь тренькнула звонком.
Мама сразу побледнела, чуть не сравнявшись цветом со своим голубым платком и балахоном.
— Поздно, — сорвалось с ее губ. Но мамуль тут же нашлась: — Сашка! Давай в окно!
— Мамуль, — а вот сейчас уже начинаю подозревать, что у мамулика, как минимум, жар. Напоминаю: — У нас двенадцатый этаж.
Мамулечка вздрогнула, как-то странно на меня посмотрела.
Раздался радостный вопль Кирлика.
— Папа вернулся!
Мамуль тут же бросилась из комнаты. Я — за ней.
Сбегая по лестнице, мамуль крикнула братишке, что это не папа, и чтобы шел в свою комнату. Кирлик нехотя подчинился.
Мамулечка раньше меня к двери подбежала, я на лестнице стоять осталась, потому что что-то с ногами случилось. Ослабли и как-то свинцом налились. Я замерла, дрожащей рукой в перила вцепилась, смотрю, как мамочка такими же дрожащими руками дверь отпирает.
А на пороге… тот самый брюнет, из клуба.
Высокий, на две головы выше мамочки, широкоплечий, на этот раз в оранжевой майке, что только лучше смуглый цвет кожи подчеркивает, и красивый просто до невозможности.
У мамочки плечи дрогнули, как его увидела, отступила на шаг.
А парень отмочил:
Стремительно опустился на одно колено, затем, склонив голову, пальцами обеих рук дотронулся до смоляной макушки, лба и груди. У меня нервный смешок вырвался. Хотя если бы знала заранее, что мамочка в ответ вытворит, я бы, наверное, с лестницы скатилась. Потому что она тоже присела стремительно, коленями пола коснулась, и наманикюренными пальчиками по паркету щелкнула, кивнув.
Я обеими руками в перила вцепилась, опасаясь с ума сойти, а мамочка уже распрямилась и сказала парню, который так и застыл с опущенной головой:
— Приветствую, дракон. Можешь войти в мой дом.
— Я войду в твой дом с миром, госпожа, — сказал парень, поднимаясь.
Стоило ему порог переступить, как он взгляд поднял и меня глазами нашел.
— Приветствую, принцесса, — сказал он, старательно выговаривая слова. — Я Кенджи Кеншин, второй сын предводителя клана Тигрового глаза, Подземного дракарата, и временно поверенный твоего отца, могучего воина и верховного предводителя Огненного дракарата Мичио Кинриу. Я пришел за тобой.
— О как, — вырвалось у меня. — А на колено падать будешь?
Глава 6
Отчего-то мои слова разгневали брюнета, чье имя я так и не запомнила.
Он, конечно, постарался виду не подавать, но у меня по военной психологии всегда самый высокий бал был, а Александр Сергеевич, психолог, нередко замечал, что интуиция у меня на грани фантастики, так-то. Поэтому от меня ни чуть сузившиеся глаза не укрылись, ни расширившиеся зрачки, а также то, как парень зубы сжал. А еще от него сразу опасностью повеяло. И что-то внутри меня откликнулось на эту опасность. То чувство, которое бывает, когда тебя на спарринг вызывают. Сразу такой прилив адреналина и хочется уделать противника, показать, кто сильнее.
Я руки на груди сложила, спину выпрямила и презрительно так уголком губ дернула.
На щеках парня желваки заходили, и он презрительно так протянул:
— Дракон не преклоняет колено перед женщиной.
Вот так. Думал, припечатал. Но не на ту напал.
— Врешь, — также презрительно сообщила ему я, отчего у него глаз дернулся. А я напомнила: — Только что ты тут перед мамуликом чуть не ползал.
Мама ахнула, а парень губы сжал, вперед шагнул, отчего у меня внутренний адреналинщик в пляс пустился.
Но потом брюнет замер и процедил:
— Твоя мать, Джун, госпожа. Хоть и бывшая. Так что церемония приветствия уместна. Ты же…
— Мою маму Юлей зовут, — перебила я парня, а сама подумала, что мамуль предпочитает, чтобы к ней обращались на американский манер, Джулия, но вслух, из чувства вредности, говорить этого не стала.
— Кенджи Кеншин, — подала голос мамочка. — Не будешь ли ты так любезен проследовать в трапезную? Там, за трапезой и беседой, мы поговорим о твоей миссии в этом мире, и, надеюсь, придем к самому правильному решению.
— Эй, мамуль, — прервала я славословие мамочки. — Чейта этому грубияну, который на колени бухнуться отказался, в нашей трапезной делать? И потом, дочери родной, у кого с утра маковой росиночки во рту не было, ты, значит, позавтракать не предложила, а этому…