Однако, потехе час! В проеме двери появилась странная фигура в драповом пальто с хозяйственной сумкой в грязной руке. Вид незнакомца подозрительно напоминал субъекта, описанного Борей в его «эссе-с»… Однако, все эти обстоятельства нимало не смущали ни вошедшего, ни троих жильцов. Они встали и вышли к нему, встречая, как важного гостя.
— Димитрий Евгеньевич, давненько вы нас не баловали своим посещением, — произнес Борис и… о, ужас!.. обнял бомжа.
— А чего вас, оглоедов, баловать-то, — проворчал доходяга скрипучим голосом, — чай не важные какие, а так… мазилы-писаки шалопутные. Да буде лапать-то, давай по делу. Наливай!
Василий вприпрыжку бросился к бару и откуда-то снизу извлек матовую пузатую бутылку с золотой наклейкой. Из холодильника достал салями и банку с крабовым салатом. Все это с хрустальным бокалом и серебряной вилкой поместил на поднос и торжественно с полупоклоном поднес бомжу. Тот уселся прямо на пол и снисходительно ждал угощение как должное.
— Откуда идете и куда путь держите, добрый странник? — спросил Сергей.
— Да ведь мы чего, — протянул тот, степенно выпивая и закусывая, обходясь при этом без бокала и вилки. — Нам куда велено, туда и шастаем. Ныне с Кавказу. На Новом Афоне в пещерах весновал, а как залетило, так через вас на севера попёхал.
— Мне все-таки неясно, — сказал Борис, — как вам удается без документов границу пересекать?
— А мы никаких границ не знаем, — задумчиво протянул тот, солидно сморкаясь в салфетку. — Идешь себе, лапти плетешь помаленьку и все тут. Ну, это… лес видел, море тоже было, горы, помнится… Небо, конечно… А границ… нет, детынька, не видывал. Прости…
— А здесь, в городе как? — не унимался Борис. — У нас же проверка паспортов на каждом шагу.
— Каких еще паспортов? Сроду у нас не проверяли. Мы люди темные, нас которые светлые не видят. Мы так ходим… Во мраке грехов своих. — Он обернулся к Сергею: — Ты вот что, Серёнь, девоньку-то приведи.
— Какую… девоньку? — опешил Сергей, поглядывая на Наташу. — Откуда? И зачем?
— Что переполошился? — Улыбнулся странник. — Нехорошее подумал? Убогая тут ко мне пристала. Гнал ее от себя, а она, как приклеенная, — не отстает. Ну думаю, значит, Господь судил мне с ней таскаться.
Сергей сходил на улицу и привел оттуда за руку девочку лет двенадцати, замотанную по самые глаза в платок. На ней болталось платье с чужого плеча. На ногах белели старенькие кроссовки размера на два больше ноги. В руках она держала хозяйственную сумку. Увидев сидящего на полу старика, она вырвалась, сбежала вниз по лестнице и села рядом с ним. Рукой вцепилась в рукав вожатого.
— Вот так всю дорогу, — вздохнул странник. — Вцепится и не отходит.
Наташа подошла и погладила девочку по плечу. Положила ей в тарелку салата, протянула большую грушу. Налила чаю. Девочка, не поднимая глаз, взяла. И только после стариковского «можно, кушай» набросилась на еду.
Когда им собрали небольшой сверток с одеждой и консервами, странник с девочкой ушли в какую-то ночлежку. Наташа, как только те удалились, стала спрашивать:
— А почему вы его по имени-отчеству?
— О, Дмитрий Евгеньевич пожилой уважаемый человек.
— Уважаемый? А чего же тогда такой… неаккуратный?
— А ты сейчас запах неприятный чувствуешь? Как после Игоря?
— Нет… — прошептала Наташа.
— То-то же! Старик с прелестью борется, — вздохнул о своем больном Борис. — Он, видишь ли, доктор наук, профессор университета, философ. Но вот однажды понял, что нет истины в науках мирских и ушел из дома по Руси странствовать. Чтобы в тяготах и скорбях принимать позор и смирять гордыню ума. Раньше-то он в фаворе был и через это от гордости страдал. А сейчас подвизается, проходит искушения.
— А почему он вас это… смирял?
— Имеет право!.. По табели о рангах. Наверное, он в нас он разглядел высокоумие, вот легонько и подправил.
— А как он понял, что в науке нет истины? — не унималась девушка. — Должна же быть причина.
— Конечно, Наташенька, — кивнул задумчивый Борис, — причина случилась такая, что… мало не покажется. Дмитрий Евгеньевич побывал… на том свете. Причем не абы где, а в геенне огненной. По сути, ему показали то место, в которое он должен был отойти после смерти, если не покается, конечно.