— Так и быть, подыхай! — сказала она и ушла.
— Повтори еще разок, Сэм, — осушив бокал, обратился я к бармену и направился к стойке, за которой уже сидели люди, кое-что успевшие повидать в жизни, о чем красноречиво свидетельствовали медали, нашивки и орденские планки на их кителях: за бои в Корее и во Вьетнаме, за операции в Гренаде, Панаме и в Персидском заливе.
— Война — отвратительная штука, — произнес мой сосед справа, седовласый полковник. — Но нет ничего страшнее оскорбленной женщины.
— Аминь! — кивнул я.
— Я наблюдал всю сцену в зеркале, — пояснил полковник.
— Да, забавная штука зеркало в ресторане, — рассеянно заметил я.
— Вот именно, — хмыкнул полковник, продолжая рассматривать мое отражение. — Ты в отставке? — спросил он, сбитый с толку моим цивильным нарядом.
— Да, — соврал я, тем самым воодушевив полковника на следующую занимательную сентенцию.
— Армейским бабам приходится садиться на корточки, чтобы пописать, — наморщив лоб, изрек он. — Попробуй-ка проделать это с полной боевой выкладкой в шестьдесят фунтов[2] весом. Пойду выпущу из дракона пар, — добавил он и отчалил в направлении мужского туалета.
Я тоже покинул бар и окунулся в душный августовский вечер, где меня поджидал мой «шевроле-блейзер». Мне хотелось поскорее выбраться из центра гарнизона, этого нагромождения казарм, бакалейных лавок, складов и ремонтных мастерских.
Форт-Хадли, маленький гарнизон в южной части Джорджии, был заложен в 1917 году и первоначально предназначался для обучения новобранцев, которым предстояло отправиться прямиком в мясорубку Западного фронта. Общая же территория, охваченная армией, довольно значительна — более ста тысяч акров[3] лесистой местности, удобной для тренировок, маневров, обучения выживанию и методам ведения партизанской войны.
Пехоту здесь уже больше не муштруют, поэтому большинство казарм опустело, зато прочно обосновалась так называемая «школа психологических операций», назначение которой весьма туманно или, если выразиться поделикатнее, имеет экспериментальный характер. Насколько я могу судить, этот учебный центр создан для подготовки специалистов по психологическим боевым операциям. Здесь учат преодолевать стрессы в условиях изоляции и в безлюдной местности, выживать без пищи и воды, угадывать моральный настрой противника, короче говоря, играют во всяческие заумные игры. Быть может, то, что я скажу по этому поводу, кому-то и не понравится, но, насколько я изучил армейские порядки, любая светлая идея заканчивается там банальной муштрой, парадной мишурой и вычищенными до зеркального блеска сапогами. И Форт-Хадли, сдается мне, не является в этом смысле исключением.
К северу от гарнизона вырос городок Мидленд, населенный отставными военными, гражданскими лицами, обслуживающими базу, торговцами и людьми, к военной службе не имеющими никакого отношения и обосновавшимися здесь по прихоти судьбы.
Известно, что в 1710 году на этом месте была английская фактория, до этого — сторожевая застава испанской колонии Святого Августина во Флориде, а еще раньше — индейский поселок. Поселок сожгли испанцы, их самих выкурили англичане, французы запустили красного петуха на английскую факторию, а во время революции британская армия спалила и развеяла по ветру французский форт. Наконец, в 1864 году здесь устроили большой пожар янки. И, глядя на это место сегодня, трудно не задаться вопросом: а для чего все это было нужно? Так или иначе, сейчас здесь имеется надежная добровольная пожарная команда — на всякий случай.
Выехав на шоссе, опоясывающее Форт-Хадли и Мидленд, я взял курс на север, где на отшибе располагалась стоянка автоприцепов-трейлеров. В одном из них я временно и обосновался, и, как выяснилось, довольно удачно, если учитывать характер моей работы.
Теперь о том, чем я занимаюсь. Я служу в армии Соединенных Штатов. Чин мой не имеет значения, к тому же, принимая во внимание некоторые обстоятельства, это секрет. Дело в том, что я сотрудник службы криминальных расследований, сокращенно — СКР, а в армии, где, как известно, отношение к чинам и званиям особенно чувствительное, лучше всего вообще их не иметь. На самом же деле я, как и большинство сотрудников СКР, имею звание унтер-офицера, или уоррент-офицера, и отношусь, таким образом, к промежуточной категории между сержантским и офицерским составом. Это довольно удобный чин, поскольку он дает его обладателю почти те же привилегии, что и у офицера, но не возлагает на него офицерских обязанностей и ответственности, не говоря уже о прочей мышиной возне, связанной с этим. К уоррент-офицерам полагается обращаться как к гражданскому лицу, то есть «мистер», а сотрудники нашей службы вообще частенько ходят в гражданском, как я в тот вечер. Признаться, порой мне даже кажется, что я и есть лицо чисто гражданское.