На втором ночлеге вдалеке послышался волчий вой. Слишком далеко, но девушка вновь не смогла уснуть, гонимая воображаемыми ужасами. Изучая трактаты путешественников и полководцев, исходивших родную страну вдоль и поперек и даже побывавших далеко за ее пределами, Лия представляла подобные походы развлекательной прогулкой. Даже обучаясь верховой езде и покидая свое пристанище, девушка всегда знала, что ее ждет место, куда можно вернуться. Сейчас же она оставляла прошлую жизнь позади. И новая роль вселяла в нее двоякие чувства. С одной стороны, дорога, попытки избежать встречи с инквизицией, имя Ремвида, подобно грозовой туче, нависающей над ней, вселяли страх. Хотелось бежать далеко и без оглядки. Выкинуть проклятые бумаги, забиться в нору и никогда больше не приближаться ко двору. А с другой стороны, Лия жаждала иной жизни. Жизни равной, не заставляющей скрывать свою сущность. Девушка давно приняла тот факт, что сила, таящаяся в ней, никак не эфирная субстанция, а нечто реальное, опасное как для окружающих, так и для нее самой. Однако лишь недавно она задумалась над тем, чтобы обуздать ее, обучиться магии. Эйми, наверное, поддержала бы данное решение. Однако Лия не могла довериться ей полностью. Кроме того, синод очень скоро узнает, кто передал бумаги правящей семье, и охота лишь ужесточится. Девушка не хотела, чтобы ее единственная подруга пострадала. А потому, находясь в окружении полуночной тьмы в забытом богами месте, кутаясь в дорожный плащ, в надежде спастись от холода, она приняла решение уйти в Танталон. Да, она связана обещанием, но ведь это не нерушимая клятва. Она сдержит его, убедится, что Эйми в безопасности, и уйдет. Только когда она подчинит дар, станет сильнее, можно будет спорить о обещаниях и клятвах. И будто бы в подтверждение ее мыслей, затухающий костер вспыхнул ярче, заставив Сазона встрепенуться.
– Ведьма, что ты творишь? – недовольно пробурчал он, подкинув несколько новых прутьев в пламя.
– Замерзла, – притворяться спящей не было смысла. Девушка села, растирая замерзшие пальцы.
– Ну так не лето, – глубокомысленно заметил мужчина. – Помнится, однажды снежные духи, заточенные в предгорьях, вырвались на свободу, напустив пурги посреди лета. Мы в то время так же оказались посреди леса. Все вокруг покрылось ледяной коркой, и казалось, не будет конца этому безобразию. Отец, в то время лишь обучавший меня темном искусству, показал один фокус. – Лия с интересом уставилась на путника, ожидая продолжения рассказа. – Он возвел над нами купол, в котором бушевала буря. Всего за несколько мгновений наш небольшой отряд покрылся льдом, да так и остался сидеть вокруг потухшего костра. Я не чувствовал ни рук ни ног, не успел даже глаз сомкнуть, а потому так и остался наблюдать за происходящим вокруг. Метель прорывалась сквозь кроны, разбрасывая ледяные осколки зеленых листьев. Мимо нашего купола сновали дикие звери, в поисках добычи. Только до ледяных статуй не было им дела. Лишь одного из нас они повалили на землю и ушли, обломав клыки об окоченевшее тело. Длилось это около недели, а после буря стихла. Тогда-то мы и очнулись, развели костер, оправились и продолжили наш путь.
– А почему вы не погибли? – поинтересовалась Лия, не понимая, как можно остаться в живых, просидев столь долгое время в ледяном коконе.
– Так в том и был фокус. Отец научил меня обращаться к силе и черпать оттуда энергию, – улыбнулся Сазон, а после с насмешкой добавил, – хотя выжили не все. Только сильнейшие.
Воображение тут же нарисовало рассказанную историю. Потухший костер и ледяные статуи вокруг него. Знали ли они, что в живых останутся лишь избранные? Знали ли они о цене, которую придётся заплатить? Наверняка каждый надеялся, что богиня удачи обратит свое внимание именно на него и поможет пережить ледяной плен. Но что чувствовали те, кто, отдавая последние силы, понимали, что умирают, заточенные в собственном теле? И что видел Сазон, пережив бурю? Картина покрытых льдом статуй сменилась другой, более зловещей. Вот треснул лед, потек по безжизненным голубым щекам мужчин. Вот тело, лишенное жизни, завалилось на бок. Длинные белые пальцы и глаза, которые больше никогда не взглянут на этот мир. А посреди всего этого трясется от холода мальчишка, прижимая к груди чье-то тело в тщетных попытках его согреть. Он не может плакать, еле шевелится, но упорно взывает к мертвой, перебирает светлые кудри, на которых все еще блестит лед, впиваясь острыми иголками в пальцы.