Рыцарь уговаривал себя: «Ты пил совсем недавно, и смерть от обезвоживания тебе не грозит. Это только кажется, что хочется пить. Только кажется…»
– Ты прав, – сказал Конан, словно подслушавший его мысли. – Пустыня охраняет себя от людей. Она внушает мысли о жажде, чтобы человек поскорее опустошил свои фляги. Тогда его ждет гибель. Но мы знаем уловки пустыни и не поддадимся ей. Человек – сильнее!
Глядя на могучую фигуру киммерийца, охотно верилось, что человек действительно сильнее. Бернегард позабавился этим, и ему стало намного легче.
Начались участки барханов – удлиненных песчаных холмов, осыпающихся под копытами и подвижных, как змеи. Ветер перегонял пески с места на место, словно добивался от них правильного расположения, пытаясь устроить пустыню по своему прихотливому вкусу.
Когда путники поднимались на бархан, их взору открывался удивительный пейзаж: пески были похожи на море, застывшее, или, вернее – замедлившее движение своих волн. А над этими волнами колыхалось марево и вставали видения, одно прекраснее другого. Здесь были и дворцы, окруженные островками зелени, и водопады, низвергающиеся с изумрудных скал, и реки, текущие по долинам…
Видения держались какое-то время, а после распадались, и перед глазами оставался только прсок…
– Мне говорили об одном человеке, – поведал Конан. – Тот долго шел по пустыне, и миражи одолевали его. Он держался из последних сил, у него была могучая воля, но нетвердый разум… Человек приучился обходиться в день двумя каплями воды и крошечным кусочком хлеба. Он высох, как палка, но все шел вперед. Не боялся ядовитых тварей, и однажды сам съел скорпиона… В конце концов, рассудок его повредился. Он добрался до города, однако не вошел в него, а направился далее, думая, что перед ним – мираж.
– Поучительно, – сказал Бернегард. – Значит, и мы также рискуем промахнуться мимо цели? Ты умеешь отличать мираж от действительности?
– Здесь нельзя полагаться только на умение, – пожал плечами киммериец. – Тот тоже думал, что умеет.
К концу второго дня пути Бернегард обнаружил в себе цепное свойство: он мог засыпать в седле, погружаясь при этом в мир сновидений, полных прохлады и покоя. Но по пробуждении у него болела голова.
– Это опасно, – предупредил его варвар. – Могут лопнуть жилы в голове. Череп заполнится кровью, и придется сверлить в нем дыру.
– Ты сможешь сделать это, если понадобится?
– У меня есть подходящий нож, – подумав, кивнул Конан. – Так что дырку в твоей голове я сделать смогу. Но что потом? Так и будешь ходить, с дыркой? Она тебя не украсит.
Чтобы кони не страдали от жажды, на ночь варвар обернул их морды тряпицами, смоченными в воде.
– Завтра все равно нужно будет их напоить, иначе они падут, – сказал Бернегард.
– Завтра мы выйдем к источнику, – уверенно произнес Конан. – Для этого нам потребуется сделать небольшой крюк, но мы быстро вернемся на прежний путь. Я знаю эту породу лошадей. Их невозможно перепоить, они легко переносят голод и идут быстрее верблюдов.
– Аддо пошел на верблюдах, – припомнил Бернегард. – Каковы его шансы по сравнению с нашими?
– Ему не нужно будет петлять в поисках источников так часто, – отвечал киммериец. – Но и двигаться он будет медленнее. Так что шансы примерно равные.
– А Закир отправился на своей страшной кобыле, похожей больше нa борзую собаку
– Это серьезный конкурент, – приэнал варвар. – Его лошадь, хоть и неказиста, но в пустыне – как дома. Ее вообще можно не поитъ – она довольствуется ничтожной влагой, что втягивает в свои стебли полусухая колючка. Но сам Закир может не выдержать…
– Главное, чтобы он разозлился как следует, – рассмеялся рыцаръ. – Разозленный, гинец преодолеет все, что угодно
– Гнев – не лучший помощник в песках, – возразил Конан. – Тут выживает терпеливый. Сухая трава быстро вспыхивает, и быстро выгорает – так говорят люди в этих краях. И они правы. По своей природе ты лучше приспособлен для жизни в пустыне. Жидкости твоего тела ничем не возмущены, и черная желчь не преобладает над остальными соками.
– Откуда ты все это знаешь?
– Странствуя по свету, я не закрываю глаз, – отвечал варвар с достоинством
На самом деле он вспоминал, очень приблизителыю поучительные декции своего Тьянь-По. Сам он почти ничего в этом не понимал, но на людей обрывочные сведения производили сильное впечатление Следовало только произносить их с мудрым видом, и тогда любая чепуха казалась значимой и полной смысла.
Конан окружил стреноженных лошадей кольцом из волосяной веревки, а второе, такое же, уложил и вокруг шатра.
– Это от пауков? – спросил Бернегард.
– Да, от всякой ползучей сволочи.
– И как, помогает?
– Полной защиты, конечно, веревка не дает. Некоторые пауки ее перепрыгивают. Но только некоторые.
Бернегард подумал, засыпая, что его бывалый проводник потешается над ним, или испытывает, нарочно рассказывая всякие ужасы. И подумав так, решил проявлять особое хладнокровие.
Третий день пути принес неожиданности.
Сначала путешественники обнаружили следы.
– Это гиркаиец, – определил Конан. – Его лошадь все еще в хорошей форме. Он опережает нас почти на день. Но у него почти не осталось воды. Смотри, рыцарь, следы не глубоки. Значит, поклажа легкая, почти не превышает веса всадника. Закир не взял с собой бурдюка. Надолго ли ему хватит фляги?
– У меня сложилось впечатление, что Закир вовсе не пьет воды, – сказал Бернегард. – В городе он употреблял, в основном, вино.
– Надеюсь, в пустыне он изменил своим привычкам, – произнес киммериец. – Вино выводит влагу из тела. Кроме того, на солнце оно быстро портится, и крепче ударяет в голову. Ну ладно, пора заботиться о себе. Мы возьмем к северу, и через треть дня пути выйдем к оазису.
Как не была искусна пустыня в создании лживых видений, узрев настоящий оазис, Бернегард сразу отличил его от миража. Может, потому, что краски казались не такими яркими?
Поразмыслив и прислушавшись к своим ощущениям, юноша понял, что истинный оазис, в отличии от ложного, имеет запах. Пахнет вода, пахнут растения, и совершенно особый запах имеет сырая почва. В пустыне, где нет почти никаких запахов, этот – способен разноситься на большое расстояние и сводить с ума…
Бернегард испытал сильнейшую радость и волнение. Он привстал в стременах и уже собрался пустить своего коня галопом к заветному островку прохлады и тени, но варвар, ехавший вплотную к нему, ухватил рыцаря за локоть и крепко сжал его.
– В чем дело? – удивился Бернегард, но его проводник вместо ответа скроил зверскую рожу и жестом приказал молчать.
Потом он сложил солнцезащитный зонт и внимательно всмотрелся в песок под копытами своей лошади, а затем, сохраняя безмолвие, направил ее в сторону от оазиса.
Бернегард последовал его примеру. Сам он не чувствовал никакой опасности, но поведение Конана изумило его. Только что этот странный киммериец держался спокойно и уверенно, как у себя дома, и вдруг преобразился в дикое, хищное животное, почуявшее охотников. Инстинктам варвара стоило доверять. Так Бернегард и поступил, в чем потом не раскаивался.
Спутники не успели отъехать и десятка шагов, как из зарослей вьющихся растений, словно из сундука фокусника, с яростным визгом выскочили всадники.
Они были одеты в черные, развевающиеся одежды, а лица прятали за масками, скрывавшими все, кроме глаз. Но не это ужасало в них, не это повергало в смятение. Верховые животные разбойников – вот, что внушало оторопь.
Сначала Бернегард даже подумал: «Что за уродливые пони?» И только приглядевшись, заметил – к пони эти твари не имели никакого отношения.
Это были огромные вараны, длинною в два человеческих роста от носа до кончика хвоста. Светло-серые, с полосами на спине, они почти сливались с песком. Рептилии бежали с удивительной легкостью, изгибая хищные, стремительные тела. Их наездники продолжали издавать хриплые и визгливые крики.
– Их – восемь. Они быстрее нас, так что убегать нет смысла, – быстро сказал Конан. – Но мы сделаем вид, что пытаемся удрать от них, а потом, по моему сигналу, развернемся и ударим. Только бы они не стреляли!