Утром товарищи завтракали, потом Аддо курил походный кальян, а Алибасур негромко напевал песнь-поэму, совершенно бесконечную, полную цветистых подробностей, следить за которыми у Аддо не оставалось сил.
Поэму Алибасур сочинил сам, и считал ее образцом высокого вкуса. Аддо никогда не спорил с ним по этому поводу, опасаясь обидеть верного старого слугу.
И сказал Ниару: «Твоя грудь -
Как бутоны в садах Хатшепсура,
Твое лоно – как устье реки наслаждений,
Реки полноводной…
Твои бедра – белее, чем мрамор
С волшебного острова Гупту!
Я хотел бы прильнуть к ним,
И ноги твои лобызая,
Стать твоим недостойным рабом,
О прекрасная Нура!»
«Ну и фантазии были у этого Ниару, – сонно подумал Аддо. – Это же надо придумать: лоно, как устье реки… Да еще и полноводной!»
Еще он пытался представить, как к подобным комплиментам отнеслась бы его последняя подруга, милая дочь советника… Девушка современная, хорошо знающая трактат о любви, но увы – только с практической стороны.
Однако, Нура, героиня поэмы, принадлежала к другому поколению.
А она отвечала герою,
Потупясь в смущенья великом:
«О, Ниару, прекрасный, как бык
Из священного стада!
Твои руки сильнее, чем ветер,
Нежнее, чем море.
Твои чресла могучи,
Под стать Арпехси-великану!
Но не нужен мне раб,
И тем более – раб недостойный.
Нужен мне господин,
Чтоб сама я рабою была бы!»
– Все они так говорят, – пробормотал Аддо и улыбнулся.
Он был благодарен Алибасуру. Пожилой воин, повидавший всякого, не размышляя и не расспрашивая согласился сопровождать своего подопечного в путешествии бессмысленном и опасном. Опасности сикха не страшили, а само путешествие старый слуга вовсе не считал таким уж бессмысленным. Напротив, он полагал, что подобными деяниями и прославляются все великие герои. Алибасур отказывался видеть в Аддо обычного, пресыщенного жизнью юнца, и убил бы всякого, кто оскорбил бы молодого господина подобным предположением.
Ветра почти не было, и течение песка замедлилось. Следы в нем сохранялись дольше обычного. Благодаря этому обстоятельству, Аддо знал – прочие участники спора давно обошли его. Но не поворачивать же назад из-за этого!
На следующий день они встретили Закира. Казалось, гирканец беспечно спал на песке, прячась от солнца под брюхом своей тощей лошади.
Завидев приближающихся путников, лошадь скосила глаза и заржала злым голосом.
Закир проснулся, мгновение вглядывался в силуэты, возникшие перед ним, потом узнал, ощерился и расхохотался, по своему обыкновению.
– С тобой все в порядке? – спросил Аддо.
– Конечно! – весело отвечал гирканец.
– Он ранен, господин, – тихо сказал сикх. – Мы должны оказать ему помощь.
Действительно, левая рука у самого плеча Закира была перехвачена неумелой повязкой.
– Что с рукой? – поинтересовался Аддо.
– Пустяки. Стрела.
– Ты достал наконечник?
– Нет. Больно же!
И Закир снова рассмеялся.
– У него лихорадка, господин, – так же тихо проговорил Алибасур. – Он умрет, если ему не помочь.
– Что говорит твой раб? – каркающим голосом спросил Закир и сверкнул глазами.
– Он говорит, что тебе – конец.
– Проклятье! Распроклятое проклятье да падет на головы ему и тебе, да и мне за одно!
– Что же случилось? – Аддо спешился и неловко ступая затекшими ногами, приблизился к раненому.
– На меня напали мерзкие людишки, из тех, что разъезжают по пустыне на противных ящерицах, и думают этим кого-то удивить! – поведал гирканец, рыча и отплевываясь. – Я сражался с ними и убил не меньше десятка, пока у меня не устала рука…
На самом деле он убил всего двоих, но небольшие преувеличения в устных рассказах о подобных делах считаются обязательными у славных гирканских воинов.
– А они все появлялись и появлялись, со всех сторон, – продолжал Закир. – Когда эти мерзавцы поняли, что так им меня не взять, они принялись кружить вокруг меня и стрелять из луков. Бот ведь подлость!
– Постой, разве не так делают гирканцы, когда нападают в степи на караваны? – спросил Аддо с невинным видом.
Закир разразился новой чередой проклятий.
– Значит, тебя ранили стрелой. Хорошо, что ты все-таки удрал от них. – Аддо сел на песок рядом с ним.
– Удрал! – В глазах гирканца показались слезы. – Это они удрали от меня… А впрочем – неважно. Твой раб не врет? Мне крышка?
– Нет, если ты примешь нашу помощь.
Закир застонал от бессильной ярости. Его самолюбию был нанесен сильнейший удар, и следовало не сразу согласиться на предложение приятеля, а немного посопротивляться, и этим поддержать славу гордого воина степей. Но сил у Закира недоставало даже на это.
Сикх приготовил воду, чистое тряпье для перевязки, разжег небольшой костерок из колючих, насквозь сухих веток мертвого кустарника, и раскалил на огне лезвие ножа. Тем временем Аддо снял заскорузлую повязку и осмотрел рану на плече гирканца.
– Сильно нагноилось, – заметил он. – Но с другой стороны, это к лучшему. Ты почти не почувствуешь боли…
– У тебя руки, как у женщины, – язвительно произнес Закир. – Я не боюсь боли… Я ведь не неженка.
– У вендийцев высокого происхождения руки и должны быть нежными, – терпеливым голосом проговорил Алибасур. – Ты должен радоваться этому. Искусство целительства доступно только некоторым кастам. А врачевание ран – привилегия самых благородных. В отличии от, скажем, зубодеров, чей труд презреиен и жалок.
– У меня отродясь не болели зубы, – сообщил гирканец.
Пока они разговаривали подобным образом, Аддо извлек наконечник и вычистил рану от поверхностного гноя. Потом он тщательно разжевал комок кальянного зелья и сделал из него примочку.
– Теперь дело за временем, – сказал он. – Когда мы вернемся в Хоршемиш, пригласим к тебе самого искусного лекаря из возможных. Два дня ты всяко протянешь. Если тебе станет худо, мы усадим тебя па верблюда. Вернее – уложим ему на спину.
– Причем здесь верблюд? – спросил Закир. – Мы никуда не возвращаемся. То есть, вы, если желаете, можете и повернуть, но я еду дальше.
– Бернегард и Сигур нас обошли, – пожал плечами Аддо. – Нет большого смысла гнаться за ними.
– Одного из них я должен догнать, – сказал гирканец и скривился. – Даже убивать не буду эту тварь, только хочу, чтобы он видел, что я выжил…
– О чем ты говоришь? – удивился вендисц.
– Не о чем, а о ком, – процедил сквозь зубы Закир. – О Сигуре, да пожрут его печень стервятники!
– Конечно, ты не должен ничего объяснять, но если тебе не трудно… – Аддо старался проявить деликатность. Однако гирканец перебил его.
– Когда эти черные, на ящерицах, пропали, я добрался сюда и упал с коня. Едва из раны перестала течь кровь, как появился Сигур со своим проводником… Прегнусный тип, настоящий конокрад и вор. Он смотрел на меня и ухмылялся. Я не просил помощи у Сигура, как не просил ее у вас. Он сам завел об этом разговор. Сказал, что ему очень жаль, но он не повезет меня, не станет возиться и даже воды не оставит, потому что умирающему она ни к чему.
«Эй, разве я похож на умирающего?» – спросил я.
«Завтра станешь похож, это уж точно», – ответил он.
«Ну и проваливай! – сказал я. – Желаю тебе выиграть пари и удавиться на собственных кишках!»
«Пари? – он расхохотался мне в лицо. – Глупый гирканец! Я выиграю в любом случае, и никого не останется на свете, кто бы мог оспорить мою победу!»
«Может, добьем его?» – спросил проводник.
«Охота тебе марать руки об эту падаль!» – отвечал ему Сигур.
Потом они ускакали. У них были слишком свежие лошади… Я не знаю, как это объяснить, да и нужно ли объяснять… От злости я едва не повредился в уме. Но теперь мне лучше, и я… благодарен тебе, Аддо.