Я припустила за Сиро и увидела, что он, махая хвостом, взбежал на крыльцо и жадно обнюхивает тот угол, где прежде стояла шкатулочка с угощением.
— Нет-нет, Сиро! — грустно сказала я. — Шкатулочки больше нет. И Дзии нет. Никого нет.
Я села на край крыльца, и Сиро спрятал холодный нос у меня в рукаве. Ничто не могло нас утешить; я запустила руку в его жёсткую белую шерсть и упрямо твердила себе, что дочь самурая не плачет.
Мне вдруг вспомнилось выражение: «Распускаться без повода — малодушие». Я вскочила. Заговорила с Сиро. Мы с ним поиграли. И даже побегали наперегонки в саду. Когда я наконец возвратилась домой, то не без причины заподозрила, что родные не одобряют моего буйства, но, поскольку отец очень любил меня, ради него меня не стали отчитывать. В те дни все смягчились сердцем, ибо над нашим семейством нависла грозная тень.
Как-то раз Сиро заболел и отказывался от еды, что бы я ни накладывала ему в миску. Я по-детски верила: если Сиро поест, непременно поправится — но на тот день выпала годовщина смерти кого-то из предков и, как следствие, в доме постились. На ужин подали овощи, и для Сиро ничего не нашлось. Как всегда в трудную минуту, я пошла к Иси. Она знала, что в такой день нам не следует прикасаться к рыбе, но сжалилась над моей тревогой и тайком раздобыла где-то рыбьих косточек. Я отнесла их в дальнюю часть сада и растолкла меж двух плоских камней. Потом смешала с остатками мисо, которые взяла на кухне, и отнесла еду в дровяник, где на соломенной циновке лежал Сиро. Бедняга смотрел с благодарностью, но не двинулся с места; я подумала, что ему, наверное, холодно, сбегала к себе в комнату, принесла креповую подушку и укрыла его.
Об этом прознала бабушка и послала за мной. Я пришла к ней в комнату, поклонилась и, едва подняла глаза, сразу же поняла: на этот раз меня позвали не для того, чтобы угостить сладкими пирожками с фасолью.
— Маленькая Эцуко, — строго сказала бабушка (когда она сердилась, всегда называла меня «Эцуко»), — я должна поговорить с тобой об очень важном. Мне передали, что ты укрыла Сиро своей шёлковой подушкой.
Я робко кивнула, испуганная её тоном.
— Разве тебе неизвестно, — продолжала она, — что, когда ты обращаешься с ним так, как с собакой обращаться не пристало, ты тем самым оказываешь ему дурную услугу?
Должно быть, вид у меня был встревоженный и недоуменный, потому что бабушка смягчилась и объяснила, что, поскольку белые собаки стоят лишь на ступень ниже, чем люди, из-за моей «доброты» Сиро не приведётся в следующей жизни родиться человеком.
Согласно учению о переселении душ, границу между видами живых существ надлежит строго охранять. Если мы ставим животное выше, чем ему положено, мы тем самым мешаем ему в дальнейшем достичь следующей ступени воплощения. Все верующие буддисты совершенно покорны Карме, ибо их учат, что тяготы нынешней жизни — либо расплата за прегрешения в жизни прежней, либо уроки, необходимые для того, чтобы подготовить их к высшему положению в жизни будущей. Из-за этого верования японский трудящийся люд охотно мирился с невзгодами, но ещё оно научило нас с таким безразличием взирать на страдания тех существ, которые стоят ниже нас в иерархии творений, что народ наш совсем очерствел душой.
Я торопливо — насколько позволяла учтивость — поблагодарила бабушку и поспешила к Сиро, чтобы попросить у него прощения. Я нашла его на циновке: он лежал, уютно укрытый ковриком из мягкой рисовой соломы, приличествующим его положению. Два работника в саду жгли мою креповую подушку. Лица их были мрачны.
Бедный Сиро! Несмотря на все наши старания, наутро под ковриком обнаружилось лишь его бездыханное тело, а душа его перешла в следующее воплощение, и я молилась, чтобы из-за моей оплошности (пусть и совершённой с благими намерениями) оно оказалось не ниже предыдущего. Сиро похоронили в самом солнечном уголке сада, под высоким каштаном, где осенью по утрам мы с ним не раз весело бросали и ловили опавшие коричневые орешки. Разумеется, о том, чтобы как-то отметить могилу Сиро, не могло быть и речи, но отец мой по возвращении втихомолку положил под каштаном небольшой серый камень — в память о самом верном вассале своей доченьки.
Увы! Не успели плюски каштанов засыпать коричневыми плодами могилу Сиро, как моего дорогого отца похоронили в семейной усыпальнице в Тёкодзи, а в позолоченном святилище-буцудане, перед которым мы каждое утро склонялись с почтением и любовью, появилась ещё одна табличка.
Глава VI. Солнечный новый год