«Хаккэндэн» с его волшебной символикой вдохновлял меня как никакая другая книга. Его написал в XVIII веке Кёкутэй Бакин, наш великий литератор и философ; проза его так музыкальна, а идеалы так благородны, что образованные японцы зачастую сравнивают «Хаккэндэн» с «Потерянным раем» Мильтона и «Божественной комедией» Данте. Бакин искренне верил в нетрадиционное учение о переселении душ, и повествование его основывается на этом веровании.
В романе рассказывается о даймё Сатоми, который вместе с измученными голодом вассалами оборонял осаждённый замок. Сатоми понимал, что едва ли не единственный источник силы его врагов — их талантливый полководец, и в отчаянии поклялся отдать всё, чем владеет, даже свою драгоценную дочь, тому храбрецу, кто уничтожит его врага. Верный пёс Сатоми, красивый волкодав Яцуфуса, убежал и через месяц принёс хозяину голову его недруга. Лишившиеся командира вражеские воины пребывали в замешательстве, и могучий стремительный натиск солдат Сатоми обратил их в бегство. В провинции вновь воцарилось благоденствие и покой. Сатоми же так жалел о данной некогда клятве, что бесился при виде верного пса, которому был обязан удачей. Но красавица дочь Сатоми, княжна Фусэ-химэ, пожалела обманутого зверя.
— Самурай обязан держать слово, — заявила она. — И мой долг — защитить честь слова моего отца.
Дочь Сатоми ушла с Яцуфусой в горы, поселилась в пещере и всё время молила богов, чтобы те даровали душу отважному псу, и с каждой её молитвой благородная природа бессловесного Яцуфусы всё более приближалась к границе человеческого разума.
Однажды в горы пришёл преданный вассал Сатоми. И увидел, что в пещере с открытой книгой сидит княжна Фусэ и читает священные строки, а Яцуфуса внимает ей, как верный слуга. Вассал, полагая, что делает доброе дело, застрелил Яцуфусу. Но сама судьба хранила Яцуфусу. Жертвой вассала пала княжна Фусэ. Душа её вылетела из тела восемью сияющими звёздами в дымке, проплыла по небу и разлетелась в восемь концов света. И каждая звезда была добродетелью: верность, честность, сыновья почтительность, дружество, милосердие, праведность, учтивость и мудрость.
Судьба направила каждую из звёзд в чей-то дом, и в положенный срок в каждом из этих домов родилось по сыну. Когда они возмужали, судьба свела их вместе, и восемь добродетелей, объединившись, стали героическими вассалами и прославили имя Сатоми. Так дух почтительной дочери принёс честь имени её отца.
Я не понимала, почему эту историю о чуде, полную возвышенного символизма, считают более предосудительной, чем английские басни и сказки о животных, ставших людьми. Но, поразмыслив хорошенько, пришла к выводу, что мысли, как и язык, на одном конце света буквальны и прямолинейны, а на другом туманны, призрачны и полны мистицизма.
В конце моей школьной жизни мне вернули любимые книги. Сейчас они у меня — потрёпанные, старенькие, листы выпадают, — и я по-прежнему их люблю.
Со временем я полюбила едва ли не всё в моей школе, даже многое из того, к чему я привыкла не сразу, но было и такое, что мне искренне нравилось с самого начала. Школу выстроили на обширном участке среди высоких деревьев. За лужайкой у главного входа тщательно ухаживали, прочие же места заросли кустарником, который никто не стриг, и сорняками. Не было ни каменных фонарей, ни пруда с резвящимися рыбками, ни изогнутого мостика, лишь большие деревья с раскидистыми ветвями, нестриженая трава и — свобода.
В нашем домашнем саду был один-единственный клочок земли, который не трогали. Деревья здесь были кривые, как клонящиеся от ветра горные сосны, извилистую каменную тропинку покрывала опавшая хвоя, изгородь состояла из неровных бамбуковых прутьев, меж которых росли кедры, а ворота были из хвороста, связанного грубой верёвкой. И всё равно кто-нибудь то и дело постригал сосны, подрезал изгородь, а Дзия каждое утро протирал камни дорожки, подметал под соснами и аккуратно рассыпал свежую хвою, набранную в лесу. Словом, буйство природы в нашем садике постоянно укрощали, здесь же, в школе, всё пронизывала окрыляющая свежесть безграничной свободы. Это дарило мне несказанную радость и наслаждение: я и не подозревала, что сердце умеет так радоваться.
Одну часть этих нетронутых школьных земель отдали ученицам; каждой из нас выделили свой садик и семена цветов: сажай что хочешь. Этого удовольствия я прежде не знала. Я уже полюбила свободно растущие деревья и траву, по которой можно ходить даже в обуви, но собственный садик подарил мне совершенно новое ощущение, что я хоть в чём-то себе хозяйка. И вольна поступать, как считаю нужным, не боясь нарушить традиции, запятнать родовое имя, вызвать возмущение родителей, учителей, земляков, причинить кому-либо вред. Я не стала окружать свой садик низкой бамбуковой изгородью, как сделали почти все девочки, — я пошла на кухню и выпросила у поварихи хворост, припасённый для растопки. И смастерила простую изгородь, а вместо цветов посадила… картофель.