Японцы не любят выставлять чувства напоказ. До недавнего времени всех японских детей высших сословий учили скрывать сильные эмоции. Ныне свободы куда больше, чем в старину, однако влияние былого воспитания по-прежнему заметно везде — и в искусстве, и в литературе, и в повседневных обычаях. При всём дружелюбии и жизнерадостности в общении существует определённая строгость этикета, ограничивающая избыточность выразительности. Она диктует ритуалы, связанные с рождением и смертью, и управляет всем, что между ними, — трудами, играми, трапезами, сном, прогулками, бегом, плачем и смехом. Оковы учтивости — разумеется, по доброй воле человека — сдерживают проявления чувств. Весёлая девушка смеётся тихонько, прикрыв лицо рукавом. Ребёнок, ударившись, глотает слёзы и всхлипывает: «Я не плачу!» Убитая горем мать с улыбкой сообщит вам, что дитя её умирает. Расстроенная служанка, хихикая, признается, что разбила ваш драгоценный фарфор. Иностранца всё это пожалуй что озадачит, но подобное поведение продиктовано лишь стремлением сдерживаться. Показывать чувства — невежество.
И когда американцы судят об отношениях между японским мужем и женой по тому, как они общаются друг с другом, то допускают большую ошибку. Мужу негоже превозносить жену и детей, как негоже нахваливать часть своего тела, и каждая жена гордится тем, что соблюдает строгие правила этикета, согласно которым сдержанность и чувство собственного достоинства суть добродетели, в высшей степени воплощающие честь дома, в котором она хозяйка.
И ещё одна тонкость, быть может, объясняет мнимые странности. В японском языке нет местоимений, их роль исполняют прилагательные. Так, прилагательное смиренное и уничижительное означает «мой», а хвалебное — «ваш». Муж, знакомя гостей с женой, говорит: «Прошу вас, пожалуйте великодушным взглядом глупую жену». И это значит лишь: «Позвольте вам представить мою жену».
Отец назовёт детей «невежественный сын» и «невоспитанная дочь», хотя душу его переполняет гордость и нежность.
Никогда не забуду, как я впервые увидела поцелуй мужчины и женщины. Это было, когда я приплыла из Японии и ехала на поезде через всю Америку. Место подле меня занимала молодая дама, очень нарядная, кроткая и даже робкая. Она недавно вышла замуж и сейчас возвращалась домой после первого визита к родителям. Меня привлекло её непринуждённое, однако скромное поведение, и я размышляла, в чём я могла бы брать с неё пример. Однажды утром я отметила, что она оделась наряднее обычного, и поняла, что её путешествие близится к завершению. Наконец поезд замедлил ход, и моя попутчица с живым интересом выглянула в окно. Едва поезд остановился, как в вагон вбежал молодой человек, заключил скромную и милую молодую даму в объятия и расцеловал. А она явно не возражала, лишь, зардевшись, залилась смехом; наконец оба вышли из вагона. Не могу передать, что я тогда чувствовала, но невольно вспоминаю, что сказала мне матушка перед моим отъездом в Америку: «Я слышала, дочь моя, что у иноземцев заведено облизывать друг друга, подобно собакам».
В матушкиных словах не было упрёка, только изумление. И я повторяю их для того лишь, чтоб показать, до чего непривычным порой кажется иностранцу чужой обычай. За годы жизни в этой стране я узнала, что американцы тоже вкладывают душу в выражение чувств, вот как японцы в поклоны. Теперь-то я понимаю, что поцелуй выражает и благодарность, и доброту, и дружбу, и любовь — благоговейный шёпот от сердца к сердцу.
Мацуо был очень привязан к матушке и часто, получив новую партию товаров из Японии, выбирал самую красивую или подходящую вещицу и дарил ей. Как-то раз он принёс ей лакированную шкатулочку, похожую на коробочки для лекарств, которые японцы в древности носили на поясе. Снаружи шкатулочка была размечена линиями, соответствующими внутренним отделениям, но когда я её открыла, обнаружила вместо нескольких отделений всего два, для игральных карт. Лак был скверный, работа грубая, но сама мысль оригинальная — изготовить шкатулочку для средств развлечения в виде коробочки для лекарства от боли.
— Какие же американцы изобретательные! — воскликнула я. — Вот не думала, что эту шкатулку сделали здесь.
Мацуо перевернул её: на донышке обнаружился ярлычок «сделано в Японии».
Через несколько дней я заглянула в лавку к Мацуо, и он показал мне, что целые полки уставлены товарами, которые называют японскими, однако любой обитатель Японии изумился бы, увидев эти странные европейские штучки. На всех стояли ярлыки «сделано в Японии». Мацуо пояснил, что придумывают их американцы — так, чтобы товары пригодились в Америке, — а изготавливают на японских фабриках и сразу же отправляют в Америку; в Японии подобное не продают. Меня это смутило, Мацуо только пожал плечами.