Превосходно.
Отель «Беверли Опус» был построен всего три года назад, и в городе почти сразу же начали распространяться слухи о его закрытии. Возможно, когда-нибудь они сбудутся – Грейс заметила, что с прошлого раза, полгода назад, количество шикарных автомобилей уменьшилось.
И еще один плохой признак: ни одного папарацци, выглядывающего из проулка.
Рядом с косметическим салоном на Кэмден-драйв, где доктор Блейдс еженедельно делала маникюр и педикюр, этих безумцев с камерами всегда хватало, но к «Опусу» они утратили интерес.
М-да…
Психотерапевт прошла мимо служащих парковки и швейцара. Шесть месяцев назад у нее была другая прическа, другое платье, другой макияж и другая походка. Но даже если б она и не изменила внешность, никто не обратил бы внимания на еще одну стройную моложавую женщину с портфелем.
Командировочный – синоним невидимки.
И действительно, трое клерков за стойкой администратора даже не подняли головы, когда она проходила мимо.
Грейс пересекла облицованный мрамором вестибюль, прошла мимо огромного стола в стиле «пьетра дура», украшенного таким количеством цветов, что их хватило бы на месяц похорон. По длинному коридору, образованному еще не закрывшимися, но уже не такими многолюдными магазинами подарков, она направилась в холл, похожее на пещеру помещение, которое казалось еще больше благодаря кессонному потолку высотой в десять метров. Там в случайном порядке располагались диваны и орхидеи в горшках. Имелся в этом месте и ярко-оранжевый рояль, за которым никого не было.
Холл был на две трети пустым, и каждому посетителю доставалось много персонального пространства. Тихая джазовая мелодия, звон стаканов, монотонный гул обязательной болтовни…
Выбрав двухместный диван, развернутый так, чтобы сидеть лицом к пианино, но стоящий достаточно далеко от него, а также от бара позади него, Грейс села, поставила рядом с собой портфель из змеиной кожи и положила сумочку на диван. Скрестив ноги, женщина покачала туфлей, и лицо у нее стало задумчивым, а потом, словно приняв решение, она открыла портфель и извлекла из него стопку инвестиционных писем из рекламных рассылок, приходивших ей в офис, – скучная хрень, которую она собирала для таких вечеров, как этот. Вытащив насыщенную жаргоном статью о перспективных рынках, Блейдс сделала вид, что увлечена таблицами, графиками и неудачными попытками прогнозирования.
Прошло совсем немного времени, когда послышался голос с испанским акцентом:
– Что-нибудь желаете, мэм?
Грейс подняла голову и улыбнулась низенькому, полному официанту лет пятидесяти. На маленькой латунной пластинке у него на груди было выгравировано его имя: Мигель.
– «Негрони»[2] со льдом, пожалуйста. Джин «Хендрикс», если он у вас есть, – заказала врач.
– Конечно, есть, мэм.
– Отлично. Спасибо.
– Что-нибудь из еды, мэм?
– Гм… У вас все еще готовят тосты с сыром?
– Конечно.
– Тогда тост с сыром и «Негрони».
Одарив Мигеля еще одной улыбкой, дама снова сделала вид, что изучает финансовые документы. Через несколько минут напиток и тост оказались у ее правой руки. Она кивнула и поблагодарила официанта, стараясь не переусердствовать.
Пригубить, откусить, еще пригубить.
Горьковатый вкус «Кампари» был великолепен. Он перебивал несбыточные финансовые надежды, а огуречный аромат шотландского джина усиливал наслаждение. В прошлом году Грейс подарила себе неделю во Флоренции, остановившись в слишком большом номере в «Четырех сезонах». В баре подавали коктейль под названием «Валентино», нечто похожее на классический «Негрони», но с более сильным ароматом огурца и чего-то еще, что Блейдс не могла определить. Она пообещала себе узнать рецепт, но до сих пор не сделала этого.
Такая занятая девочка.
Продолжая делать вид, что читает финансовые документы, психотерапевт вспоминала Флоренцию. В мыслях у нее мелькали картины, словно слайд-шоу.
Прыжок, который она совершила там.
Сразу после полуночи, в превосходном тосканском саду отеля.
Милый мужчина под пятьдесят по имени Энтони, британец, банкир, сдержанный и вежливый, хотя и некрасивый. Трогательно удивился, когда в баре она ответила на его взгляд вздернутой губой и взмахом ресниц своих темно-карих глаз.
Потом все остальное – бедняга кричал, что любит ее, когда кончил.
Предполагая, что утром он попытается отыскать ее, Грейс пораньше выписалась из отеля, проехалась по тосканским магазинам и купила себе кое-что из недорогого «Прада». А потом отправилась в Рим, где ела соленую треску и феттучини с вяленой говядиной в старом еврейском гетто и готовилась к одиннадцатичасовому перелету. Дом, милый дом…