Беспокоюсь о матери. Четыре месяца назад, посещая меня в тюрьме в Карачи, она сказала, что врачи подозревают у нее рак легких. Если у нее действительно рак, то время не терпит. Обнаружение и лечение рака легких на ранней стадии развития может остановить болезнь. Если оставить его без лечения, рак очень быстро убьет свою жертву. Для того чтобы окрепнуть для проведения дальнейшей диагностики и лечения, мать следовала специальной диете, прописанной врачом. Последующие тесты показали, что затемнение в левом легком, вполне вероятно, носят злокачественный характер. Врачи заключили, что матери требуется CATSCAN и лечение, недоступное в Пакистане. Однако запрос матери на восстановление ее паспорта с целью выезда за границу для лечения военные проигнорировали. Говорили, что министерство иностранных дел ничего не может сделать, потому что Зия забрал дело матери с собой в Пекин.
Прошел месяц проволочек, затем другой. Врач матери в Карачи, потеряв надежду, приступил к химиотерапии. Я возмущалась и горевала, но что я могла поделать? То, что мать сообщала по телефону, внушало опасения. Волосы у нее выпадали, она худела, теряла вес. Сожалела, что в таком состоянии не может меня посетить. Я упрекала себя за то, что не могу оказаться рядом с нею и помочь.
Несмотря на свирепую цензуру, информация о ее состоянии распространялась по стране.
— Люди не забыли маму, — сообщала мне по телефону Санам. — Нам все время звонят, справляются о ее здоровье. И Фахри звонят. О болезни мамы говорят на дипломатических приемах и на чаепитиях, в кино и на автобусных остановках.
— Зия вынужден будет ее отпустить, — ответила я не вполне уверенно. И действительно, Зия, несмотря на оказываемое на него давление, не спешил выпустить мать за границу. Вместо этого через три месяца после сообщения врачей о затемнении в легком Зия созвал федеральный медицинский консилиум, чтобы определить, требуется ли матери лечение за границей.
Федеральный медицинский консилиум — еще одна придирка, еще одна проволочка. Как будто вернулись времена Айюб Хана, когда граждане не могли свободно выехать за границу. При моем отце каждый гражданин Пакистана имел право получить паспорт и вместе с ним право свободно путешествовать. Генералы из клики Зии, разумеется, свободно разъезжали по планете — причем, за счет государства — для лечения даже пустячных недомоганий, с которыми вполне могли справиться квалифицированные пакистанские врачи. Но политическим противникам чинились препоны. Теперь Зия использовал медицинский совет, чтобы помешать матери выехать за рубеж.
Совет этот укомплектовали «нужными» врачами. Так же как на решение Верховного суда Зия влиял уменьшением численного состава суда, здесь он увеличил число врачей в совете от прежних трех до семи, причем все семеро оказались служащими военного режима. Возглавлял консилиум генерал-майор медицинской службы.
«Бегум-сахиба кажется мне в неплохом состоянии», — безответственно заявил этот генерал-майор после краткого заседания.
Консилиум потребовал, чтобы мать прошла сеанс из 14 облучений и анализ крови, процесс столь изнурительный, что она в результате заболела, у нее вновь открылось кровохаркание. Хотя опухоль явно увеличилась, а содержание гемоглобина в крови понизилось, медицинский генерал потребовал повторения бронхоскопии, что не только не вызывалось необходимостью, но и не могло не вызвать осложнений. Врач матери, доктор Сайд, которого тоже включили в совет, возмутился и отказался подписать заключение генеральских медиков. Его поддержал анестезиолог, настаивавший, что мать не вынесет общего наркоза, необходимого для введения трубки в легкие.
Я молилась за мать в Аль-Муртазе. Что я могла еще сделать? Но в стране началось движение за спасение матери. Люди боялись, что Зия убьет и ее. «Мы не смогли спасти господина Бхутто, — шептались люди. — Что же, теперь будем бездеятельно глядеть, пока и вдова его зачахнет?» Возмущение бездушной черствостью режима пересекло партийные границы и распространилось на семьи генералов и на высшие круги властных структур.