Вот после этих слов и решилась Мария слазить тайком на чердак Борухова дома.
Мария так засмотрелась на корзинку, что не заметила перемены в положении спящего: тот уже не спал, затаясь, сторожко вслушивался, пытаясь понять, откуда пришла тревога. Он не шевелился, но в его спине, в полусогнутых ногах чувствовалась напряженность, готовность вскочить в любое мгновение.
У Марии от долгого сидения на корточках затекли ноги, и она пошевелилась, собираясь распрямиться. Мужчина, уловив ее движение, резко, словно подброшенный, вскакивает. Мария от испуга и неожиданности так и остается сидеть на корточках. На какое-то мгновение она даже зажмуривается.
— Ты кто? Ты кто такая? — хриплым, встревоженным голосом спрашивает мужчина.
Не поднимая головы, она отвечает:
— Я… Мария.
— Мария? Что тебе тут понадобилось?
— Я подумала…
— Что ты подумала? Говори!
— Я не знала, что помешаю вам.
Она по-прежнему боится поднять голову и видит только ботинки мужчины.
— Ты одна? — он закашлялся.
— Одна.
— Кто тебя послал? — голос его звучит отрывисто, требовательно.
Она отрицательно трясет головой.
— Никто, я сама…
Теперь он тоже молчит, только переминается с ноги на ногу.
— Так и будешь сидеть на корточках?
— Я не знаю, — несмело признается Мария, — я не знаю, что мне разрешено делать.
Тогда мужчина тоже приседает. Мария плотнее натягивает на колени юбку, но глаз поднять не решается. Ей видны большие кисти рук с обломанными ногтями, руки нелепо высовываются из коротких рукавов куртки. Обшлага на рукавах с голубыми кантами. Мария вспоминает, что такие куртки носили гимназисты. Осмелев, поднимает глаза и встречает внимательный, недоумевающий взгляд юноши.
— Вы гимназист?
— Когда-то был, — отвечает он, и в его голосе тоже слышится недоумение.
— А теперь?
— Теперь? Теперь я — волк.
Мария улыбается, расценив его ответ как шутку.
— Вы меня очень напугали.
Он пожимает плечами. Ей становится неловко, и она отводит взгляд, и тут опять видит ивовую корзинку. Теперь Мария не сомневается, что это — сын Катрины.
— Я знаю, кто вы, — говорит она, повеселев, — вы вовсе не волк, вас зовут Георг.
Она улыбается, но брови Георга сдвигаются к переносице, он поднимается. Мария тоже встает.
— Кто тебя послал сюда? — настороженно спрашивает он.
— Никто, — она уже не улыбается, — я же вам сказала…
Но он не верит ей и смотрит куда-то поверх ее головы. Мария тоже оглядывается, видит пятна солнечного света, разбитую черепицу, груды мусора и паутину.
— Тут столько паутины… — она бормочет это заискивающе, потому что ее снова стал пугать странный немигающий взгляд Георга.
Он машинально проводит рукой по лицу и волосам, смахивая паутину.
— Откуда ты знаешь, как меня зовут? — голос его звучит отчужденно. — Откуда ты меня знаешь?
— Так вот же… — Мария показывает на корзинку. — Корзинка вашей мамы. Тетки Катрины…
Теперь он тоже смотрит на корзинку, и его лицо словно оттаивает.
— Что же ты отпиралась?
— Не знаю, — недоуменно говорит она, — разве я отпиралась?
Георг наклоняется, берет корзинку и взвешивает ее в руке.
— Да тут и вино есть и даже кулич!
— Потому что пасха, — рассудительно замечает Мария.
Крупные, обметанные лихорадкой губы Георга странно передергиваются.
— А ты не знаешь, откуда мать такую богатую снедь раздобыла?
— Купила, наверное… У вас вот тут сажа, — она касается его левой скулы кончиками пальцев.
Георг подносит к скуле руку, его губы опять передергиваются, придавая лицу выражение жесткости. Но когда он отвечает, голос его звучит мягко.
— Это не сажа — синяк.
— Синяк? — переспрашивает Мария. — Наверное, натолкнулись на что-то в темноте?
Георг не отвечает. Присев на боровок дымохода, он вынимает из корзинки припасы, раскладывает на расстеленном полотенце. Мария, наморщив лоб, заинтересованно следит за каждым его движением. Худой и высокий, он нескладен и даже немного смешон в своей гимназической форме, из которой успел вырасти. Давно не стриженные черные вьющиеся волосы падают на лоб, придавая его лицу выражение угрюмости.