Лицо и плечи Лады были осыпаны желтой цветочной пыльцой, пикейное платье промокло насквозь, а босые ноги были в грязи. Она отбросила со лба волосы и посмотрела на дом, который еще только строился и стоял ближе других к подсолнуховому полю. Рядом возвышался сквозной кран, окна кабинки тускло поблескивали, но стрела его, устремленная вверх, была в этот час недвижима. Весь кран напоминал гигантскую птицу, утерявшую способность летать, но все еще тоскующую по просторам неба.
«Плохо, что там нет людей, — подумала Лада, — я ведь пришла, чтобы видеть, как строится дом». И чем дольше она смотрела на застывший тоскующий кран, на недостроенный серый куб дома с темными еще незрячими окнами, тем острее подступала грусть. «Лучше бы я пошла к морю, но все эти курортники так боятся дождя, а рыбаки ушли в море. Меня в море не берут, сколько их ни просишь. А папы Мити еще целую неделю не будет дома. Вот и опять мне грустно…»
Откуда приходила эта грусть, Лада не знала. Потому что приходила она без причины, просто так. Когда ее спрашивали: «Что с тобой, Лада?» Она отвечала: «Мне грустно». Тогда ее спрашивали, почему, и она пожимала плечами: «Просто так». И это было правдой. Да и какая могла быть причина, если все на месте: и небо, и облака, и тени? Бывало, светит солнце, сверкают листья, шумит ветер, как деловитый озабоченный шмель, и папа Митя дома… Разве от этого может стать грустно?
И тогда Лада думала: возможно, правы те люди, что называют ее странной. Она часто слышала это: «Странная она какая-то…» Ведь не все люди считают необходимым скрывать свое мнение о других. «Наверное, я и в самом деле не такая, как все», — думала о себе Лада в тех случаях, когда не могла отыскать причины своей грусти или радости. Радость тоже приходила к ней так же нежданно и беспричинно, как и грусть. Мог идти дождь, и было сыро, слякотно, в сером небе упрямо боролись с ветром неуклюжие тучи — рыжие, с сизыми закраинами. Ветер лохматил их, поднимал их крылья, они ворочались, клубились, что-то сердито бормотали. А Лада смеялась. Потому что ветер тоже был упрямым, тугим, он плотно охватывал грузную тучу и гнал ее, гнал! А деревья кланялись ветру, пшеница в поле становилась похожей на воду, катилась волнами, и только репейник таращился колючками, сражался с ветром, и ветер обходил его стороной, потому что репейник тоже был упрямцем хоть куда.
«Опять ветер, опять этот нескончаемый дождь, — говорили люди, — и до чего противная погода!» Лада качала головой и думала, что нельзя представить себе более живой природы, чем в такие часы, когда дует ветер и оживают деревья, и небо отражается в лугах.
«Все-таки она странная», — говорили о Ладе, когда она уходила бродить под дождем. «Бродяжья в ней кровь», — добавляли другие, а некоторые даже жалели Дмитрия. «Неприкаянной растет твоя дочка. Гляди, не оберешься с нею хлопот, когда вырастет». Но папа Митя только посмеивался. Он-то понимал свою Ладу!
«Скорее бы он приезжал, — думала Лада, — мне потому так плохо, что почти месяц я живу одна».
А тем временем дождь перестал, и появилась пока еще размытая радуга: одним краем она опиралась на крыши поселка, другим — пила воду из моря.
Лада спустилась с пригорка и пошла по изрытой, размеченной для будущих фундаментов земле к хатенке, к которой уже подобралось строительство. Когда-то эта халупа стояла на отшибе поселка, а теперь очутилась почти в центре строительства. Лада знала, что хозяева держат на цепи страшного волкодава, и этот пес почему-то очень занимал воображение Лады. Она не могла понять, почему так беснуется пес. В своем поселке ее знали все собаки, она не боялась их, и собаки не лаяли на нее. Ей хотелось приручить и этого пса. Она подошла к нему на расстояние вытянутой руки, пес взвился на дыбы, захрипел, а Лада стояла, приговаривая:
— Ну, что же ты, хороший мой? Я к тебе с добром…
Но вышел хозяин, заорал:
— Опять эта ненормальная пришла!
Лада, не удостоив хозяина ответом, повернулась и пошла к недостроенному дому. Когда Лада остановилась в проеме дверей, кто-то сказал:
— Глядите, вот она! Не надоело дразнить собак?
Ах, вот они, люди! И все молодые — ребята и девушки, — они сидели на ступеньках лестницы и обедали. Лестница поднималась только до второго этажа, а там обрывалась и дальше был виден клочок неба, промытый дождем.
— Делать тебе больше нечего?
Лада оглянулась на девушку, похожую на матрешку, — такой румяной, веснушчатой и округлой была она, что вызывала улыбку, и ответила:
— Я не хочу, чтобы собака была такой же злой, как и ее хозяин.