Все рассмеялись. А высокий парень, повязанный косынкой, отчего он был похож на пирата из кинофильма, спросил:
— Слушай, а кто ты такая?
— А ты?
— Я бригадир.
— Разве я кому мешаю? Может, тебе мешаю?
— Почему? Нет. Ходи, пожалуйста. Смотри, если интересно.
— Мне интересно, — призналась Лада.
— Ну ладно. Так как же тебя зовут?
— Лада.
— Это что за имя такое? — удивился бригадир-пират. — Я такого еще не слышал.
Тогда она рассердилась:
— Имя человеческое, не хуже твоего.
— Да ты же моего имени не знаешь. А говоришь — не хуже. Мое имя на весь мир знаменитое.
— Все равно, какое бы ни было, только мое не хуже. Имя мое старинное, русское. Мог бы знать!
И снова все рассмеялись. А кто-то сказал:
— Ну, Марат, получил по носу?
— Тебя зовут Маратом? — спросила Лада. — Имя у тебя гордое, но мое не хуже.
— Смотри, как она хвалится! — скорее пропела, чем сказала веселая матрешка. — А мое имя чем хуже: Светлана!
— Твое имя нежное, — ответила Лада, — но я не хвалюсь, а просто дорожу своим именем. Так меня назвала мама.
— По-твоему, меня назвал чужой дядя? — не унималась матрешка и даже покраснела, так рассердилась.
— Ты не сердись, — отозвалась Лада, — моей мамы давно нет на свете, вот потому я дорожу своим именем. Это все, что мне от нее осталось.
От такого неожиданного ответа Лады все перестали жевать, а Светлана, отрезавшая от батона кусок, уронила нож, и он зазвенел на цементном полу.
— А отец? — спросил Марат. — Отец-то у тебя есть?
— Отца убили еще до моего рождения. В плавнях, среди камышей. В войну.
— Во-о-он как! — протянула Светлана. — С кем же ты живешь? Родня-то хоть какая-то есть?
Она спрашивала почти сердито, и Лада на какой-то миг задумалась, глядя на внимательные лица рабочих, потом покачала головой.
— Нет, никакой родни у меня нет, — тихо ответила Лада, озадаченная тем, что Светлана непонятно почему рассердилась. — Но я живу не у чужих. У меня есть папа Митя!
И тут все заметили, что Лада держит в руке цветок цикория, и ее пальцы ощупывают чашечку цветка, лепестки, тычинки, а глаза смотрят куда-то поверх их голов.
— Ты что… ты не слепая? — тихо, осторожно спросил Марат и посмотрел на свою бригаду каким-то особым взглядом.
— Почему я слепая? — удивилась Лада. — Тебя же я вижу, и платок твой вижу.
— Ох! Ну… — проговорил Марат, смущенно прокашлялся. — Я спросил так, просто… Показалось…
— Да, — согласилась Лада, — я тебя понимаю.
Марат поднял голову и недоверчиво посмотрел ей в глаза. Встретив ее широко открытый недоумевающий взгляд, покраснел.
— Ты странная, — сказал он и увидел, как погрустнело ее лицо. — Не как все. С тобой и говорить-то не знаешь о чем.
И Лада кивнула. Она уже много раз слышала это.
— Я пойду, — сказала она, — мне далеко.
— Где же ты живешь, разве не здесь?
— В Лозово, — ответила Лада.
— А тут кто у тебя? — продолжал допытываться Марат, потому что все еще чувствовал свою неосознанную вину перед Ладой.
— Вот… — она развела руками. — Ваш дом. Я хожу смотреть, как он строится.
— Чудачка! — Светлана даже всплеснула ладонями. — Подумать только, нашла родню: дом этот!
Когда Лада уходила, почти вся бригада провожала ее взглядами. Она шла по накатанной, глянцево блестевшей колее проселка, и солнце, висевшее в зените, пронизывало воздух оранжевыми нитями.
«Зачем только я показалась им на глаза, — думала Лада, — теперь и они будут знать, что я не как все…»
Ее разбудил смех Женьки. Она открыла глаза и увидела, что Женька стоит на коленях на подоконнике открытого окна, смотрит во двор и смеется. Смеясь, он откидывался назад и, чтобы не упасть, хватался за край подоконника. Сперва Лада просто смотрела на Женьку, слушала его смех, потом вскочила с дивана, натянула сарафан и подбежала к окну: ей хотелось увидеть, что происходит во дворе, над чем смеется Женька.
А там происходила драка между котом Пимом и петухом Фиником. Распря между ними началась давно, и бои происходили ежедневно, причем побеждал, как правило, петух Финик.
Лада, потеснив Женьку, улеглась грудью на подоконник и с самозабвением принялась наблюдать за битвой кота с петухом.
Финик наскакивал на Пима, пытаясь клюнуть его в морду, а кот, сев на задние лапы, отбивался когтями, шипел и плевался от негодования. Иногда Пиму удавалось закатить оплеуху Финику, и тот истерично вскрикивал, подскакивал и пытался ударить кота шпорами, а то даже сесть тому на спину. Вокруг летали перья и клочья шерсти. Петух приходил в неистовство, распластывая крылья, низко пригибаясь, вытянув по-гусиному шею, устремлялся на Пима.