Лада вспомнила о Юхане, вспомнила, что снова получит нагоняй от Даны, от тети Шуры и даже от Иоанны, которая обычно не вмешивается в чужую жизнь, но тут и она не удержится от замечания, если Лада заявится слишком поздно, и пустилась бегом к проселку. Юхан, верно, не дождался, и теперь придется добираться пешком, не меньше трех часов уйдет на дорогу.
Но Юхан ждал ее, он еще издали загудел короткими призывными гудками и замахал рукой.
— Долго ждал? — запыхавшись, спросила Лада и села в кабину, потому что чувствовала себя виноватой перед Юханом.
— Так, наверное, половину часа, — сказал Юхан, говоря почему-то с гораздо большим акцентом, чем в иные дни. Это означало, что Юхан волнуется или сердится.
— Я смотрела, как заходит солнце, — сказала Лада, — и все забыла и обо всем забыла.
— Думал уехать, — сердито отозвался Юхан, — сегодня новый фильм. Мне надо успеть… сдать машину, умыться, переодеться… Надо успеть, а потому спешить.
— Тогда бы ехал, я ведь и пешком могла бы, а то если опоздаешь, будешь на меня злиться.
— Нет, я обещал, — сказал Юхан, — а раз обещал…
— Да, — согласилась Лада, — конечно. А разве у тебя не бывает так, что пообещаешь, а потом возьмешь и забудешь? Сам не знаешь, почему забудешь!
— Нет, не бывает.
— А у меня бывает, — призналась Лада. Она помолчала. — Знаешь, Юхан, что сказала о твоих волосах Дана? Она сказала, что они — как пшеничное поле под ветром! — И Лада посмотрела на Юхана, а Юхан посмотрел на Ладу, машина сделала скачок вправо, будто испугавшись чего-то.
— Это правда? — спросил он, крепко держась за баранку, так крепко, что у него побелели пальцы.
— Правда. Была охота мне врать, — ответила Лада. — Еще она сказала, что когда-нибудь напишет твой портрет. Но она плохо их пишет, портреты… — быстро добавила Лада, потому что таково было ее мнение б портретах Даны.
— Портрет… — Юхан скосил глаз на Ладу и сказал: — Ты бы лучше попросила у нее фотографию… для меня. Я просил, но она не дает, только смеется. Она даже не хочет, чтобы я ее сфотографировал.
— Я украду, — заверила его Лада.
— Нет, лучше попроси, тебе она даст. Скажи: Юхан просил…
— Попробую, — ответила Лада, а про себя подумала: «Как же, стану просить! Лучше украду, их у нее уйма. А Юхан будет рад».
Потом Юхан стал рассказывать об Эстонии, и это было куда интереснее разговора о Дане. Лада тут же решила, что непременно поедет с папой Митей в Эстонию, он уже спрашивал, куда бы она хотела поехать будущим летом, потому что нынешнее лето, весь отпуск пропали у папы Мити из-за обострившихся болезней. Пришлось ехать на курорт, в санаторий. И у Лады пропало лето, потому что какое же лето, когда папа Митя болен?
В Лозово они приехали в сумерки, но не так поздно, чтобы Юхан не успел в кино, а она, Лада, к ужину. Он остановил машину у правления колхоза, и тотчас вышла тетя Шура. Она увидела Ладу и с упреком сказала:
— Где же ты пропадала? Разве не знаешь, что приехал твой папа Митя?
И Лада тут же забыла и об ужине, и о Юхане, и о самой тете Шуре. Она сорвалась с места и помчалась домой. Она бежала переулками, и встречные кричали: «Тебя отец обыскался! Где же ты пропадаешь? Скорей беги домой, твой папа Митя приехал!»
Весь поселок знал, что приехал папа Митя, и только она одна не знала! Лада еще издали увидела, что в школе горят два окна их квартиры, потому что папа Митя был директором школы и жили они там же, при школе. Она перемахнула через невысокий заборчик, рванула на себя дверь и встретила укоризненный взгляд папы Мити.
— Где же ты пропадала? — спросил он, как спросила ее тетя Шура, как спрашивали встречные. — Я приехал на пять дней раньше, сбежал из санатория, а тебя где-то носит!
Лада повисла у него на шее и только гладила ладонями свежевыбритые щеки отца, потому что не могла говорить от волнения и восторга. Пусть сердится! Пусть бранит! Главное — он тут, он приехал, и теперь Лада не будет одна, их будет двое: папа Митя и она.