- Отец, что ты думаешь о смерти матери?
- Именно это ты и хотела спросить?
- Нет. Но разве ты ответил на первый мой вопрос?
- И ты решила облегчить мне задачу другим вопросом.
- Отец, я не хочу чувствовать себя так, будто подвергаю тебя пытке. Если тебе не угодно, я могу тотчас удалиться, но повторяю - легче нам не будет и нелепо уповать на целебность времени. Бог не простит нам малодушия и трусости."
Снова последовала длительная пауза.
- Мы все виноваты перед матерью, - сказал отец, посмотрев прямо в лицо дочери.
- Я согласна с тобой. Но что мы делаем для того, чтобы искупить эту вину?
- А что мы можем сделать ?
- Я знаю, что мы должны сделать. А что мы можем сделать, я спрашиваю у тебя.
- Незачем спрашивать, если знаешь, - вырвалось у Лота в совершенном отчаянии, в котором смешались и злоба, и беспомощность, и жалость к себе.
Но Зелфа была неумолима. Она видела, что у отца дрожат руки, и ждала, пока он успокоится, но некоторое время продолжала молчать и после того, когда руки отца перестали дрожать.
- Мама тоже считала себя виноватой перед нами и рашила, что ее жизнь не будет слишком высокой ценой за искупление вины перед нами, - сказала Зелфа.
- Ты думаешь, она покончила с собой?
- А разве ты думаешь иначе? Отец, у нас нет права бездействовать. Это часть того, что я хотела услышать от тебя, задавая тебе первый вопрос.
- Решать я ничего не буду, - резко проговорил Лот, но потом, внезапно изменившимся голосом, добавил: - я не могу. Подойдет ли тебе то, что я сказал, как другая часть желаемого тобой?
- У меня нет выбора.
- Разве ты не все решила до того, как задала свой первый вопрос?
- Да, решила. Но ты не хочешь помочь мне убедиться в правильности этого решения.
- Разве я тебе помешал?
- Ты не помог. Это важнее. Хорошо, что не придется тебя благодарить.
- Не будем ссориться! Ты всегда можешь изменить свое решение, можешь возвратиться к людям, Махла будет только рада. Я благословлю вас обеих.
- Спасибо, отец. Моя любовь к тебе осталась неизменной, и, думаю, у тебя не должно появиться желание проверять это."
Зелфа встала.
- До нас всех недостает Махлы. Не забудь и о ней, - сказал отец совершенно умиротворенным голосом.
Зелфа удалилась, не сказав больше ни слова ".
V
Экфант занимал очень ответственную должность, изобилующую возможностями нарываться на неприятности. У него была семья и дети, у него были родители и брат, которым он помогал, у его жены были родители, которым он также помогал, он кормил многих вышестоящих чиновников, он дружил со многими, что требовало и временны/х и, главное, денежных затрат, но несмотря на все это, по-настоящему и самозабвенно он служил только “дружку”, как выражались ту земцы, появившемуся на свет вместе с ним и предъявлявшему свои права независимо от времени года, житейских забот и настроения.
Сказать об Экфанте, что он любил женщин, значило бы ничего или почти ничего не сказать о нем. Все самое запоминающееся в его жизни было связано с ними, о них он преимущественно говорил, их вспоминал и их желал на все будущие времена своей жизни. Его еще не использованные мозговые клетки готовы были наполниться новыми женскими именами, а его немало потрудившиеся сосуды только и ждали сигнала от них, чтобы пропустить через себя кровь, одновременно жгущую, сгущающуюся и направляющую.
Экфант сдержал слово и к полудню, когда по его понятиям, было еще утро, предстал перед Подмастерьем свежим и готовым для наступления на единственно признаваемом им фронте. Не успел Подмастерье по достоинству оценить положение, как явился и Сухраб, человек, весьма заслуженный и почитаемый в доме. Так как Экфант разместился в зале, Сух раба Мохтерион вынужден был пригласить в свою комнату.
Весь вопрос заключался в Детериме: насколько она расположена продолжать работу? Сухраб, конечно, здорово выручил, ибо его появление обеспечивало занятость Аколазии, тем не менее Подмастерье испытывал некоторые угрызения совести из-за того, что не предложил ему Детериму. Оправдания у него были; и ожидать гостю пришлось бы неизвестно сколько, и возможности Детеримы не были еще ясны до конца, да и небольшое удовольствие совокупляться с помятой и перемятой, еще не пришедшей в себя от последнего сеанса любви особой.
На стук отозвалась Аколазия. Подмастерье вошел к ней и объяснил положение. Детерима спала. Аколазия посоветовала не будить ее, но последовать ее совету не было возможности. Он подошел к постели Детеримы и дотронулся до ее руки. Детерима издала слабый звук, похожий на стон, и повернулась на другой бок, спиной к нему.