- Да! Они дерут слишком дорого, потому и сидят почти без работы. Нет, они не в моем вкусе. Но где же, черт возьми, Детерима?"
Подмастерье собрался было войти в комнату, отведенную сестрам, но вовремя вспомнил, что это не сообразовывалось бы с тем, что он сказал.
- Она лучше своей сестры?
- Не знаю. Я с ней не был.
- Так узнаешь от меня.
- Если мы ее дождемся, - рассеянно отреагировал Мохтерион, уже решивший посвятить Экфанта в тайну и извиниться перед ним.
Но в это время дверь отворилась, и Детерима вошла в залу.
Экфант сразу встал и сделал шаг ей навстречу.
- Вот это красавица! Где ж ты ее скрывал?
- Аколазия готова? - спросил Детериму Подмастерьее.
- Да, - сухо ответила она."
Подмастерье вышел к себе за Сухрабом, который, как ни странно, не умер от скуки и стоически дожидался своего часа. Заметив его просиявшее при своем появлении лицо, он подумал, что отправить такого человека, не обслужив, тяжелейший грех, и срочно поблагодарил своего Бога за то, что такой возможности он в силах избежать.
Обойтись без объяснений все же было нельзя, ибо Сухраб не мог не увидеть Детериму и Экфанта. Подмастерье решил про себя пообещать ему Детериму на сегодня же, если, конечно, позволят обстоятельства.
VII
Не успели они войти в прихожую Аколазии, как Сухраб выдал себя, кивнув головой в сторону залы:
- С ней можно?
- Нужно, дорогой, нужно! Дождись только своего часа, и она - твоя.
Сухраб чуть не подпрыгнул от радости.
- Если она очень задержится, попроси Аколазию выпустить тебя, там есть отдельный выход, - сказал Мохтерион и показал на дверь.
Сухраб согласно кивнул головой и вошел к своей милочке. Мохтерион заглянул в комнату и скомандовал.
- Закрой дверь, Аколазия."
Теперь можно было уделить внимание Детериме и Экфанту. В мгновение ока им было подано белье, а дверь залы - прикрыта.
Обычную прогулку, совершаемую в полдень, приходилось отложить, но Подмастерье не очень переживал из-за этого. Как-никак, в доме кипела работа, и ради этого можно было кое- чем поступиться. Он надеялся, что Экфант пробудет с Детеримой не очень долго, а это, в свою очередь, ускорит дело и для Сухраба.
Не было ничего удивительного в том, что Детерима своими капризами и слезами настроила Подмастерья против себя, но, как ни парадоксально, это сулило ей больше преимуществ и приобретений, чем потерь. Ведь ему еще со вчерашнего дня причиталась близость, неважно с какой из сестер. Срыв Детеримы лишь обнажил тот факт, что переводить ее на какой-то щадящий режим бессмысленно. Она слишком долго раскачивалась, прежде чем вступить в дело, и малейшее отступление теперь лишило бы их с таким трудом добытых и столь долго ожидаемых плодов.
Подмастерье быстро примирился с тем, что питает к Детериме лишь животный интерес. Конечно, она относилась к нему не как к духовному провидцу, но это было слабое утешение. У нее была своя жизнь и вытекающие из нее интересы. Поступление на “службу” было для Детеримы случайным, и вкладывать в нее душу значило проиграть по всем статьям. И все же Подмастерье чувствовал себя утомленным, ибо хотя с Аколазией все обстояло по-другому и она самим фактом своего существования придавала делу весомость, чем в некоторой мере уравновешивала благо, снизошедшее на нее благодаря нахождению под сенью идеи, его отношение не было лишено примеси равнодушия и даже пресыщения.
А ведь он не забыл, да и вряд ли мог когда-нибудь забыть то время наивысшего просветления духа, когда она слушала его или когда он писал для нее и для Детеримы, но в основном для нее, но то время как бы не несло обязательств за все то, что не вмещалось в него. Ему уже казалось нечестным доводить повествование до конца с их помощью, состоявшей в ожидании очередной части. Но коли уж дело дошло до честности, то надо было быть честным до конца и распрощаться с ними.
Да, следовало признать, что обслуживать клиентов, когда девицы находились под одной крышей с ним, было выше его сил. Мечты о публичном доме нового типа оказались, правда, не совсем пустыми, но до действенного претворения в жизнь многого недоставало почти в равной мере и им, и самой жизни.
Идея предполагаемого и лелеемого им слияния высшего и низшего образования, хотя последнее считалось таковым несправедливо, переплетения в одном заведении плотских и духовных радостей и теперь продолжала волновать воображение, но Подмастерье как никогда ясно понимал, что выходить за пределы воображения в данном случае не приходится.