Под утро страх нападения окончательно прошел, и Подмастерье мог позволить себе то, что ранее ему не удалось бы даже при большом желании.
II
“За ужином прислуживала Махла. Она была необычайно сосредоточена и чувствовала никогда не испытываемое ею ранее волнение, почти не проявляющееся внешне. Зелфа также была сдержанна, речь ее звучала неторопливо, с чувством собственного достоинства. Она физически ощущала единство с сестрой и отцом.
После завершения разговора с Махлой она не могла считать себя лишь дочерью своего отца, хотя должно было еще пройти немало времени, прежде чем она станет кем-то еще, не только дочерью. Зелфа не сомневалась в том, что ей удастся за время ужина подготовить отца к тому, что он может стать и станет для нее больше, чем отцом, кем он был до сих пор.
- Отец, ведь мы, насколько я понимаю, - говорила она, - грешим, вспоминая из нашей прошлой жизни только то, что потеряли. Кое-что мы все же сохранили, и сохранили благодаря тому, чем владели до потерь. Разве я не права ?
- Что же мы сохранили такого, что может сравниться с нашими потерями и дать нам повод к утешению ?
- Наши жизни, отец, жизни, которые способны породить жизнь. В этом смысле ты не прав, сомневаясь, что потерянное нами несравнимо с тем, что мы сохранили.
- Даже имей мы пристанище на всех существующих на земле горах, мы не чувствовали бы себя более надежно и уютно, чем у себя дома, в Содоме.
- Я не об этом отец!
- Я и не говорил о том, что ты мне приписала только что! И десятки жизней, порожденных нами, не заменят, - не говоря уже о том, что и повторить не смогут, - жизни матери. Или ты думаешь иначе?
- Относительно заменимости одной жизни какой-либо другой или многими другими я думаю то же самое. Но разве жизнь кого-либо из нас оценивалась бы меньше жизни матери, будь она сейчас с нами?
- Ты права, все жизни равноценны.
- Сами по себе, да. Но природа беспощадна к детям и старикам; одних она питает воображением, других - воспоминаниями, и тех и других обделяет способностью породить жизнь. И уж совсем плохо сталкиваться со своей немощью тогда, когда необходима сила для порождения новой жизни и обновления уже существующей. Я думаю, справедливо, что природа особенно беспощадна к физически более слабым существам, женщинам, чем к мужчинам. Такая удвоенная строгость не оставляет нам выбора. Сказав, что мы сохранили жизни, я выразилась не совсем точно.
- Я догадываюсь, о чем ты. Быть может, правильнее сказать, что нам сохранили жизнь?
- Вот именно, отец! Сохранили жизнь всем нам, хотя прежде заставили усомниться в нашей праведности.
- Мы дорого заплатили за спасение.
- Но дешевле, чем можно было ожидать, разве что, если бы погибла я, а вы спаслись, было бы все-таки лучше. Кроме того, мама погибла по своей ...
- Не будем об этом.
- Мы обязаны еще многое сделать друг для друга, чтобы оправдать все жертвы, которые мы принесли за наше спасение. Вот, собственно, повод для того, чтобы придать нашему ужину немного праздничный характер. Сегодня у нас с Махлой настоящий праздник; мы поклялись друг другу, что сделаем все для продолжения нашего рода. В этом не в последнюю очередь наш долг, а в первую очередь - залог оправдания нашей жизни. Мы готовы, отец! Я бы хотела выпить по такому случаю, ты не против ?
- Нет. Махла, принеси, пожалуйста, еще вина.
- Оно здесь, отец, - и Махла, взяв кувшин, налила всем вина.
- Возблагодарим же Бога за то, что он дал нам силы быть самими собой. Боль, навсегда приютившаяся в наших сердцах, из-за смерти матери, вечно будет напоминать нам о том, что мы не безгрешны, но жизнь, сохраненная нам всем, пока что дает нам повод полагать, что если мы и ошибались, то не всегда и не очень сильно. Пожелаем же того, что, если нам и не суждено избежать дальнейших ошибок, то пусть за все наши прегрешения будем отвечать лишь мы сами."
Лот осушил чашу и поставил ее на стол.
- Отец! Я не могла бы пожелать себе лучшего, чем сказанное тобой. Будь здоров! - и Зелфа глотнула вина из своей чаши, после чего осторожно поставила ее на стол.
Махла последовала примеру сестры. Затем она наполнила чашу отца, долила понемногу себе и сестре и стала ждать продолжения беседы. Принадлежность к своей семье она чувствовала в этот вечер не обыкновенно живо и остро.
III
- Отец, - заговорила Зелфа, - помнишь ли ты время, когда родились Махла и я? Что ты тогда испытывал? Как тебе представлялось наше будущее? Насколько оно сбывается? Мне было бы интересно послушать тебя, а тебе, Махла?