- Голодных - потому, что так шуметь может только сытый. А сытых - потому, что им не хватает веселья.
- Я ничего не поняла, - сказала другая.
- Мендация, дурочка моя! - укоризненно пропела первая.
- С твоим умом мне было бы еще хуже, Кадаверина! - не сдавалась Мендация. Она села возле стола.
Все пятеро вместе с хозяином дома находились в зале. Кадаверина открыла крышку рояля и начала постукивать по клавиатуре пальцем. Кулус вышел за сумкой, оставленной в машине.
- Я скоро уйду, тогда можете использовать мою комнату тоже. Только в ту комнату прошу не заходить, - Подмастерье указал на комнату Аколазии, - там живет квартирантка.
Вошел Кулус и сразу стал выкладывать содержимое сумки на стол. По обилию выпивки и еды можно было заключить, что гости собираются отпраздновать нечто значительное. Понадобились посуда и столовые приборы. Подмастерье показал женщинам, где можно помыть фрукты и овощи, и поспешно начал собираться. Он сообразил, что, если Аколазия придет раньше него или в такое время, когда в зале будет объявлен мертвый час, пройти к себе ей будет затруднительно, ибо отдельным входом она не пользовалась. Разумнее было прийти раньше нее и потом, уже после ее прихода, действовать сообразно обстоятельствам.
Ни Кадаверина, ни Мендация не внушали своим видом особого доверия, но авторитет Оккела свел сомнения Подмастерья к терпимому неудовольствию по поводу того, что он должен был оставить открытой свою комнату.
Подмастерье вышел из дома еще тогда, когда женщины накрывали стол, уже принимавший вид, какого он крайне редко удостаивался даже в самые торжественные часы, отмечаемые в доме, в котором стоял.
V
Примерно через полтора часа Подмастерье вернулся. Еще с улицы он увидел, что ставни на окне кухни, примыкающей к комнате Аколазии, постоянно закрытые, теперь открыты. Он увидел и чуть ли не подпрыгивающую Кадаверину. Получалось, что о его просьбе забыли, а вероятнее всего, и Аколазии не было дома.
Зайдя в дом, он несколько секунд метался, как преследуемый индюк, но потом успокоился, убедившись, что на вид почти все в порядке. Если учесть какую лошадиную дозу спиртного приняли гости, можно было ожидать худшего. Около ножки стола он заметил три пустые полулитровые бутылки из-под водки. Четвертая стояла на столе непочатая.
По смятому покрывалу в галерее он понял, что любовные игры уже имели место, а услышав реплики пирующих, начал надеяться, что их больше не будет. Пьяной болтовне и излияниям не было конца, но в силу сравнительно мирного характера он переносил их с редким для себя терпением.
Особенно усердствовала Кадаверина. Она желала быть в центре внимания и достигала своей цели часто непозволительными средствами: вскакивала на диван и накрывала подолом платья голову Кулуса, сквернословила, шумно выпускала газы на Мендацию, когда эта последняя смела в чем-то не соглашаться с ней, разбрызгивала водку и тут же языком слизывала капли с поверхности стола, рояля и стульев. Конечно, она создавала непринужденность и веселье, но, чтобы их переварить, требовались силы большие, чем на принужденность и печаль.
Мохтерион попытался незаметно отделаться от компании, но у него ничего не получилось, так как мгновенно рядом с ним оказался Оккел.
- Мохтерион, нет ли у тебя выпить чего-нибудь крепкого? Само собой разумеется, я заплачу.
- Оккел, дорогой, вы и так немало хватили. Разве ты хочешь ползти домой на четвереньках?
- Эх, Мохтерион! Чем больше я старею, тем лучше понимаю, что то, что я в себя вливаю - то мое, а то, что сливаю - чертово. А ты как думаешь?
- У меня другие проблемы.
- Какая из двух наших девок тебе нравится больше? Только скажи, я ее сейчас же пошлю к тебе.
- Послушай, где вы их подобрали?
- Они уборщицы и посудомойки в нашей столовой. Девки как девки, только пьют многовато. Да и сердце у них доброе - никому не отказывают.
- Они замужем?
- Сразу видно, что ты ученый; так от тебя и несет исследовательским духом. По ребеночку, наверно, у них имеется. Что касается мужей, то в данный момент их мужьями являемся мы.
- Это забавно! Получить жену из рук друзей еще до знакомства с ней, испытанную, проверенную, закаленную."
В это время Мохтериону показалось, что дверь подъезда открылась. Он успел бросить Оккелу “Сейчас” и вышел из комнаты. Действительно, вошла Аколазия, видимо, в нерешительности - направиться через залу к себе или постучаться к Мохтериону.