Пандур медленно спустился по ступенькам и скрылся из виду. Прикрыв за ним дверь, Подмастерье сразу почувствовал, что его опять охватывает страх. Извлечение всех выгод из появления Пандура было перенесено на другой день. Пожалуй, пора было ложиться спать, ибо помочь себе можно было с одинаковым успехом как стоя или расхаживая по комнате, так и лежа.
Подмастерье лег и предался мечтам о будущем счастье Аколазии с Пандуром. Чтобы не запятнать мечты какими-то низменными мыслями и сохранить их возвышенными, он переключил внимание на подавление в себе всего того недостойного и ущербного, что могло возникнуть в связи с чувствами, вернее, словами Пандура. Да, у мальчика бесспорно могли быть проблемы с удовлетворением некоторых естественных потребностей, как любила говорить Трифена, у него могло просто “зачесаться”, но разве истины, кроющейся в этом наблюдении, достаточно для подлинной оценки того, что чувствовал Пандур?
Подобная истина могла остаться всего лишь мыслью, несоизмеримой с истинными переживаниями. Разве он повинен в том, что природа жестоко погоняла самца, когда он “хотел”, а самку наделила способностью мочь даже тогда, когда ей “не хотелось”? И все же, пусть со стороны Пандура это просто дурость, что мог бы посоветовать ему взамен самозванный мудрец?
Усилить бдение на дежурствах, заняться спортом, или проявить интерес к книжным новинкам? Ясно, что Пандур знает, из-за чего тревожится, и находится на правильном пути. Отношения с Аколазией при любом их развитии дадут ему неоценимый опыт, который пригодится в жизни. По крайней мере, можно было так предполагать.
В результате всех этих размышлений Подмастерье пришел к выводу, что положение Пандура неуязвимо и можно без угрызений совести мечтать о его будущем с Аколазией. В представлениях Мохтериона он уже приступал к работе, снимал для себя и для нее квартиру, успевал учиться и поздно возвращался домой, к семейному очагу. Родители, конечно, против его связи с Аколазией, но его самостоятельность обезоруживает их.
В это время его размышления были прерваны осторожным постукиванием в дверь подъезда. День становился из ряда вон выходящим по количеству, а может и качеству, посетителей.
IX
- Кто там? - громко спросил Подмастерье, чуть приоткрыв дверь и не думая одеваться или включать свет.
- Мохтерион, откройте пожалуйста, я к вам в гости! - послышался довольно приятный женский голос.
Только когда он накинул халат и сунул ноги в домашние туфли, у него мысль мелькнула, что голос все-таки ему незнаком, но намерение открыть пересилило начатки предосторожности.
- Сейчас! - отозвался он, запахивая халат и включая свет и в прихожей.
Он прислушался к тому, что происходит за дверью, но ничего не услышал. Было тихо. Он открыл дверь и увидел перед собой незнакомую улыбающуюся женщину, правда напоминающую ему кого-то. Она вошла в прихожую, не переставая улыбаться, но улыбка ее, казалось, таила в себе насмешку, а вслед за ней зашли то же незнакомый и то же улыбающийся молодой мужчина и старый знакомый Натис. Последний не скрывал ухмылки.
- Здравствуйте, здравствуйте, - поздоровался Натис и указал спутникам куда им идти."
Бой был проигран что называется без единого выстрела, и Мохтериону ничего не оставалось делать, как принять все условия победителя.
- Это мои друзья и твои новые клиенты, - сказал Натис, дождавшись, пока Подмастерье включит настольную лампу, осветившую зал, - Стеркус и Стерквилиния.
- Очень приятно, - процедил сквозь зубы обеспокоенный хозяин. - Чем могу служить?
- Мы останемся на часок и воспользуемся твоими хоромами. Где Аколазия? Почему не
встречает гостей?
- Ее нет дома."
Натис резко открыл дверь, ведущую к ней, и, несмотря на темноту, зашел в комнату.
- Когда она придет?
- Не знаю. Может быть, не придет до утра.
- Вот потаскуха! И ты тоже хорош!
Стеркус открыл тем временем шампанское и предложил всем сесть за стол. Натис, явно раздосадованный, отказался.
- Нет, я поеду, - ответил он на приглашение дружка. - Может быть, подъеду через час. Сколько сейчас? Начало одиннадцатого. Ну, стерва, пусть только попадется мне на глаза!"
Натис вышел, не попрощавшись. Только после его ухода Подмастерье обратил внимание на то, как у него бьется сердце. Стеркус насильно усадил его рядом с собой и предложил выпить за знакомство. Согласиться Мохтериону было тем легче, что и на протяжении сегодняшнего дня, и с первого же дня спаривания с Аколазией ему приходилось не раз и не два изменять своим прочно устоявшимся привычкам.