- Скоты! Что вы делаете?" - вырвалось у задыхающегося Подмастерья, и он с силой отбросил в сторону Нубигена, который, слегка нагнувшись, шарил руками под подолом Аколазии.
Почти в то же мгновение он ощутил сильный удар кулаком по голове. Подекс и Гебес затолкали его в комнату и начали бить. После удара в живот он свалился на пол в ожидании худшего, но, получив еще пару ударов ногами, пришедшихся на бок и колено, был оставлен в покое.
Кто-то из двоих плюнул на него, но попал, видимо, на пол, потому, что он не ощутил плевка на себе.
Они еще находились в комнате, когда он услышал крик Аколазии, внезапно оборвавшийся. Он догадался, что ее перетащили в залу. Но скоро все затихло. Гадать о происшедшем пришлось недолго. Кто-то завел к нему ревущего Гвальдрина и поспешно вышел, захлопнув за собой дверь.
Гвальдрин, увидев лежащего на полу и окровавленного Мохтериона, заревел еще громче.
Подмастерье не шевелился. Ему стало страшно при мысли, что он скорее не хочет встать, чем не может. Ему стыдно было пошевелиться, хотя стыдиться, несомненно, было некого и нечего. Он поздно осознал, что его нынешнее состояние требует сверхнапряжения и сверхусилий, на которые он, оказывается, еще способен.
Рот у него был открыт, и губы чуть подергивались. Из глаз катились слезы. Ему было настолько больно, что он и не подумал проклинать насильников, чтобы облегчить боль. Не требовалось большого ума для того, чтобы понять: самая ужасная матерщина в их адрес обернется колыбельной из-за своей несоизмеримости с испытываемым унижением.
Открытый рот позволял не издавать звуков. Он плакал молча. Эта способность не подвела его, хотя никогда прежде не вырабатывалась сознательно. Он позавидовал Гвальдрину; малыш надрывался, потихоньку обессиливая. Громко выражая свое отношение к происходящему, он делал все, и даже больше того, что от него требовалось.
Подмастерье прикрыл рукой щеку и уткнулся лицом в пол. Теперь его не мог бы увидеть никто. Через несколько секунд он подумал, что плач Гвальдрина стал такой органической частью его существа, что отторжение уже никогда не произойдет.
XIV
Гвальдрин перестал плакать раньше старшего собрата по горю, чем вынудил последнего также закруглиться в доставлении себе редкого удовольствия. Подмастерье слышал, как Гвальдрин скребся у двери, пытаясь ее открыть, но безуспешно. Некоторое время он не реагировал на его старания, но напуганный тем, что, не добившись своего, Гвальдрин снова заплачет и его нельзя будет остановить, он сделал над собой усилие и приподнялся, опираясь на руку. Он собирался встать, но, почувствовав на себе взгляд Гвальдрина, замер и посмотрел в его сторону. Гвальдрин действительно смотрел на него.
Подмастерье сделал ему знак рукой, чтобы он подошел. Гвальдрин послушался и засеменил к нему. Чтобы прижать его к себе и не запачкать кровью, которая в действительности давно уже запеклась на верхней губе и щеке, Подмастерье хотел выпрямиться на коленях, но острая боль в одном из них вынудила его тут же присесть. Он осторожно поднял Гвальдрина и посадил к себе на колени. Он подумал, что поневоле приобщился к таинству кормящей матери, но улыбка осталась где-то внутри и не отразилась на лице.
Вдруг он поморщился при мысли, что Подекс и его команда останутся до утра, но прореагировать на эту мысль сколько-нибудь активно не смог. Видел ли что-нибудь Гвальдрин, запомнится ли ему что-то из виденного, сколько ему понадобится времени на то, чтобы понять происходящее? Потом его охватило чувство вины за то, что на протяжении всего времени пребывания Аколазии у него дома он совершенно не замечал его существования и, как следствие, не считался с интересами, которые у него могли быть. А то, что у Гвальдрина были свои интересы, он понял почему-то только тогда, когда их действия совпали в каком-то чудовищном смысле, тогда, когда его собственные интересы были давно уже растоптаны.
- Где мама? - спросил Гвальдрин, судорожно зевая.
- Мама у себя. Она занята.
- Я хочу к маме.
- Скоро. Потерпи немного.
Гвальдрин не заплакал и больше не спрашивал. Ждало ли его в ближайшем будущем что- либо другое? Вряд ли. И с каким опытом он вольется в ряды подростков, а потом и взрослых? Станет ли агрессивность преобладающей чертой его характера или же, наоборот, он вырастет на редкость податливым, уступчивым человеком?
Гвальдрин уснул у него на руках.
Он не думал о том, что происходит в крайней комнате. Он знал, что ввалившимся туда живым существам Аколазия нужна была живой, и это успокаивало его. В это позднее время, со спящим ребенком на руках и постоянно помня о групповом изнасиловании, происходящем под одной с ним крышей, у него вдруг возникло желание завести теоретический спор с доктором Фрейдом. Интересно, ставил ли уважаемый доктор опыт, когда малыш сталкивается со множеством соперников, отвлекающих мамино внимание, еще в том возрасте, когда видимые образы составляют все содержание его сознания?