А если этот “предсознательный” опыт оказался без результатным и не заслуживал серьезного внимания, мог ли младенческий опыт при таком необъятном количестве соперников породить некоторое чувство ущербности? Слишком большое количество соперников и постоянное поражение скорее всего должны были привести к усилению значимости места, занимаемого соперниками и обезболиванию поражения, если не переход этого последнего в нечто иное или же его полное исчезновение как такового. Если даже это не так, он готов был укрыться за свою веру именно в то, во что он хотел верить. Вот ведь как просто обстояло дело.
Гвальдрин мирно спал. Из соседней комнаты по-прежнему не доносилось ни звука.
XV
Подмастерье сидел на полу со спящим Гвальдрином и не помышлял о перемене места. Правда, колено по-прежнему болело, в боку покалывало, но постепенно он начал приходить в себя и к выводу, что пока отделался очень дешево. Сначала он удивился тому, откуда у него взялись силы, чтобы устроить себе опочивальню прямо на полу, но потом понял, что если злости, порожденной оскорблением и подавлением, и не хватало на справедливое отмщение, то по крайней мере, она позволяла сжигать себя в физическом переутомлении, которое благодаря этому сравнительно легко было выносить.
Когда он услышал знакомый скрип открывающейся двери в залу, у него задрожали руки, но, хотя сердце продолжало бешено колотиться, он быстро смог взять себя в руки и перестал дрожать.
Несколько секунд, потребовавшиеся, чтобы пройти среднюю комнату, стали настоящим экзаменом на выносливость. Кто-то открыл дверь подъезда, кто-то сбежал по ступенькам, кто- то зашел в туалет, и вот - кто-то потянул за ручку его двери. Открыть ее сразу не удалось.
- Открыто! - хриплым голосом отозвался Подмастерье."
Может, тот же, может, кто другой решивший проявить чуткость, все же открыл дверь и заглянул в комнату. Подмастерье не смотрел в ту сторону.
- Посмотрите, как этот ублюдок устроился со своим выблядком! - с показавшейся Подмастерью неземной бодростью проговорил хозяин в чужом доме.
- Тише! Разбудите ребенка! - спокойно сказал Подмастерье, не поворачивая головы.
Послышался смех нескольких людей.
- Оставь его! - услышал Подмастерье.
- Его бы припугнуть надо! - предложил другой.
- Поехали, поехали, и так не обойтись дома без объяснений, - услышал еще Подмастерье, после чего все, видимо, вышли из дома.
Подмастерье подумал, что кто-то может еще находиться в доме. Несколько минут он провел в нерешительности, а затем обеспокоенный вдобавок и мыслью об открытой двери, решил встать. Это оказалось делом болезненным и трудным, но являлось не роскошью, а суровой необходимостью. Когда эта, ставшая сложной после недавних событий, операция была завершена, Подмастерье маленькими шажками стал двигаться к двери.
Дверь его комнаты не была захлопнута, и слабым движением ноги он приоткрыл ее. Увидев полуоткрытую входную дверь, он ужаснулся и тут же вспомнил, что какая-то машина только что отъехала от его подъезда. Все так же ногой он не спеша прикрыл дверь и потом ногой же добился срабатывания защелки.
Оставалось пройти залу и небольшую прихожую, чтобы обеспечить Гвальдрину более мягкое ложе, нежели руки Подмастерья.
Пройдя два-три шага и чувствуя, что у него подкашиваются ноги, он остановился и стал ждать. Вскоре возникла надобность в ответе на вопрос, чего или кого он ждет. На этот вопрос ему удалось ответить удовлетворительно.
Прошло еще немного времени и он решил продолжить путь. Он боялся встретиться с Аколазией. Первое, чем он собирался облегчить свое передвижение, - это еще раз сделать передышку у дверей. Он сам удивился тому, как это намерение облегчило его состояние. Но этим его успех не завершился. Он мгновенно убедил себя, что никакого повода заговаривать с Аколазией у него нет, а неизбежная встреча с ней без того, чтобы поддерживать связь членораздельными звуками, казалась несравненно меньшим испытанием, чем та же самая встреча с необходимостью разговаривать.