Внешний вид залы несколько контрастировал с видом его комнаты, но он и не подумал нарушить этот контраст. Он присел на край кушетки и задумался. Мысли не вязались друг с другом. Он не знал, как решиться на то, из-за чего он вышел сюда.
Из комнаты Аколазии доносились какие-то звуки. Значит, она не спала. Он встал, приоткрыл ее дверь, не постучавшись, ибо был почему-то уверен, что она не заперта, и окликнул ее:
- Аколазия! Я жду тебя в зале. Выйди, пожалуйста, на минуту!"
Он сел на прежнее место и стал ждать. Аколазия пришла минут через пять. Она была одета и выглядела, как показалось ему, очень прилично. Она села напротив него на стул и оперлась рукой об стол.
- Как спалось? - спросил он, сам удивившись тому, насколько его мысли далеки от этих слов.
- Хорошо.
- Ты догадываешься, почему я тебя позвал?
- Нет. После вчерашнего я не могу сосредоточиться на других вещах.
- Ты не покалечена?
- В общем-то нет.
- Это хорошо.
- А ты?
- Я отделался совсем дешево. Аколазия!..
- Ты хочешь что-то сказать?
- Да. Как “что-то”?! Ты не подумала о том, что здесь оставаться опасно?
- Говори прямо! При чем тут то, что я думаю или не думаю?
- Аколазия, настало время, которого я ждал с первого дня твоего поселения у меня...
- Можешь не продолжать!
- Ты хочешь предложить что-либо другое?
- А что, собственно, случилось?! И главное, с кем?"
Подмастерье промолчал. Он нащупал в полураспоротом кармане халата деньги, приготовленные для Аколазии, и хотел было воспользоваться благоприятным моментом для их передачи ей, но не решился действовать напрямик.
- Сколько тебе потребуется времени, чтобы собраться? - спросил он, подумав.
- Несколько минут, - ответила спокойно Аколазия; напряжение в ее голосе заметно ослабло.
- Я скоро выйду из дома. Прошу тебя не задерживаться до вечера. Обо всем остальном мы уже неоднократно говорили. Я не виноват перед тобой, но все же мне хочется попросить у тебя прощение. Еще до встречи с тобой я знал, что в наших краях не принято желать лучшего во избежание худшего, но я думаю, что желал лучшего не напрасно и не опрометчиво, хотя у тебя может быть свое мнение относительно того, что ты в итоге получила. Прости. Жаль, что вовсе уж неуместно поблагодарить тебя за все"-.
Он встал и медленно пошел к своей комнате, не чувствуя на себе ее взгляда.
Подмастерье посмотрел на часы. До обычного времени выхода в город оставался примерно час, но, немного поразмыслив, он решил выйти немедленно и не доводить дело до прощания.
III
“Сын мой, Моав!
Вот я и собралась кое-что рассказать тебе и кое о чем поговорить и... запнулась после написания первого же слова! Теперь, когда я пишу тебе, ты спишь на своей маленькой кроватке, сооруженной твоим отцом, и ты в таком счастливом возрасте! Тебе всего три годика, ты очень послушный и добрый ребенок, и, если случается мне наказать тебя, не проходит и нескольких минут, как ты начинаешь ластиться ко мне и мы миримся, словно ничего огорчительного в прошлом и не было. Но я отвлеклась.
Запнулась же я потому, что впервые назвала тебя сыном. Ведь ты еще совсем маленький, и до сих пор я называла и, может, всю жизнь буду называть тебя сыночком. Так мне привычнее, так мне удобнее,
сыночек мой, и точно так же я буду называть тебя, если буду жива, и тогда, когда тебе будет восемнадцать лет или двадцать три года, я еще не твердо решила - когда, в то время и в том возрасте, когда я желаю, чтобы ты ознакомился с тем, что я пишу для тебя сейчас.
Впрочем, только ли для тебя, а может и для себя? Конечно же, и для себя, и ты меня извини, что временами тебе будет казаться, что я пишу лишь для себя, забыв о тебе. Не подвергай сомнению это впечатление; оно подлинное.
Сомневаться придется мне, и больше всего я сомневаюсь в том, смогу ли поделиться с тобой тем, чем мне хо чется во что бы то ни стало поделиться с тобой, и главное так, как мне хотелось бы этого. А ведь искренность, на которую я рассчитываю, требует такой отдачи, к которой я могу при всем моем желании оказаться неспособной. Я пытаюсь утешить себя и тем, что, быть может, так и не решусь написать это обращение к тебе, которое должно ждать своего часа пятнадцать или двадцать лет.
Взглянув на уже написанное, я ужаснулась тому, как много можно сказать еще до начала разговора. Не будь слишком строг ко мне, мой сыночек!