Разве глава семейства, который не сумел обеспечить и поддержать мир в своем доме, действительно так уж привлекателен и безукоризнен? Да и могли ли содомляне, весь грех которых состоял в том, что они были самими собой, бездумно приниматься за прирожденных злодеев? Если люди находятся под влиянием некоторых из своих естественных наклонностей и живут в рамках таких же возможностей, так ли уж они виноваты в том, что их поступки кажутся со стороны неприглядными? Можно ли отождествлять естественные животные склонности людей с ними самими, с их оценкой как неких нравственных существ, которые должны ограничивать себя в своих проявлениях?
Подмастерью не все было ясно, но он принимал такое положение вещей как должное. Полная ясность была бы едва ли не более тягостной, чем полная неопределенность. Тем более что его ожидала работа по освоению еще многих и многих фраз основного текста.
Вместе с тем, образы жены Лота и его дочерей были, как казалось Подмастерью, “же ла- тельно-неопределенными”, и тем легче бы ло придавать им по ходу действия подлинно человеческие черты. В целом Подмастерье обнадеживал себя тем, что некоторые уже обнаруженные им недостатки, вместе с теми, которые могли быть вскрыты в будущем, лишь стимулируют дальнейшую работу при надлежащем отношении к делу, и у него оставалась благоприятная возможность попытаться использовать их для достижения общей цели.
IX
Первые посетители пришли, когда Аколазии еще не было дома. Ими оказались Онир, не дотянувший до Аколазии днем раньше из-за безденежья, и его друг, обликом своим удостоверявший многомерную близость с ним, назвавшийся Кротэном.
Онир сразу же промямлил что-то вроде извинения и достал из кармана несколько купюр среднего достоинства, перекрывающих стоимость визита.
- Ее еще нет. Придется вам подождать. Вообще, деньги я беру после, но, чтобы вы не беспокоились, возьму сразу, как только она придет."
Онир и Кротэн сели на кушетку в зале и смиренно приготовились ждать.
Подмастерье не смог сразу подавить чувство брезгливости, возникшее по отношению к ним. Несмотря на изрядный опыт общения с людьми не своего круга и длительную психологическую подготовку к необходимости иметь с ними дело, он не мог привыкнуть к ним, и почти всякий раз ему приходилось припоминать шаг за шагом все обстоятельства, вынуждавшие к общению с ними. А ведь весь его образ жизни складывался как реакция на долго зревшее нежелание иметь какие-либо отношения с людьми, которые отличались не в худшую сторону от таких, как Онир и Кротэн, не говоря уже об их общем друге Подексе.
Миновали те времена, когда он мог искренне похвалить себя за свою способность услуживать и улыбаться всем, кто не страдал импотенцией или вознамерился проверить потенцию и кто самыми различными способами попадал в его дом. А ведь Онир и Кротэн были, может, всего лишь непригляднее других, но не более чуждыми ему, чем подавляющее большинство остальных.
Ясно было, что “освобождение от предрассудков”, паро лем которого было наличие небольшой суммы в кармане всякого существа определенного пола, давалось очень дорогой ценой, а, глядя на Онира и Кротэна, Подмастерью казалось, что эта цена еще повышается. Редко одолевающие его, как теперь, тягостные сомнения переходили в злость, и тогда уже нечего было надеяться на сколько-нибудь удовлетворительное и разумное их разрешение.
Конечно, Кротэн не был повинен в существовании автомеханических мастерских, куда, может быть, привела его развившаяся с детства любовь к молоткам и всяким жестянкам. Еще меньше был он повинен в том, что детали машин и горячо любимые им инструменты не составляли всей его жизни, и в том, что они неспособны были удовлетворить то, что иногда его беспокоило с тупым постоянством. А кому пришло бы в голову винить его в факте его появления на свет?
Но, с другой стороны, обладая подобным набором данных и встречая человека с другим, не слишком отличающимся от него набором, он создавал то, что из сплошных невинностей возникали сплошные виновности и порой, всего пространства мира не хватало для того, чтобы избежать тягостных столкновений с ними. И вспышки злобы, и бесстрастные длинные цепочки умствований завершались одинаково и тривиально: призывами терпеть, стиснуть покрепче зубы и улыбаться всем в знак признания собственной доли в общей вине.
X
Подмастерье оставил клиентов в зале и перешел в свою комнату. Прошло не меньше получаса, пока послышалось знакомое лязганье ключа в замочной скважине. Он быстро поспешил к двери, ибо не хотел, чтобы ожидающие в зале гости увидали Детериму.