Зелфа пошла в дом.
— Не входи в умывальню без стука, — сказал напоследок Лот, выдав свое волнение, и направился в овчарню.
Надо было торопиться. Лот выглянул на улочку, тянущуюся за оградой. Там промелькнули фигуры нескольких сограждан. В такое время улочка обычно была пустынной, но мало ли что могло привести в эти места непоседливых людей. Лот не хотел думать о них. Но, решив запереть входные двери, вспомнил о Махле. Если Орнатрина не откладывая исполнила его просьбу, то она должна была уже быть дома.
Наскоро вытерев руки о шкуру ягненка, он поспешил в дом. Заглянул в кухню, чтобы узнать, насколько продвинулась Зелфа в своих приготовлениях, и успокоился, когда увидел рядом с Зелфой младшую дочь. Его охватила радость, и он с каким-то необъяснимым упоением смотрел на дочерей. “Хорошо, что внешностью они пошли в Орнатрину, а не в меня. У Махлы ее характер, а Зелфа вся в меня”, — подумал он.
— Отец, все готово! Где твой ягненок? Может, хлебы испечь мне?
— Нет. Ты только растопи печь, а я сейчас приду.
— Печь давно уж растоплена, —ответила Зелфа, с некоторой досадой на то, что отец не доверяет ей довести все приготовления до конца.
Лот выбежал и запер входную дверь. Снова он заметил нескольких горожан, на этот раз не идущих по улице, а стоящих неподалеку от его дома, но и на этот раз не позволил себе предаться неприятным мыслям.
Кинув ягненка в котел с кипящим молоком, Зелфа со вкусом, присущим только старательной хозяйке, разложила на тарелки и в кувшинчики остальную еду.
— Спасибо, Зелфа, ты не посрамишь родителей и в доме Кавилла, — сказал довольный увиденным Лот.
— Мне помогала Махла, — заметила Зелфа.
— И за Махлу я не беспокоюсь, — сказал Лот, налепляя уже третий хлеб к стенке печки.
Можно было выносить еду; Лот решил по пробовать травы, приготовленные Зелфой. Лицо Зелфы выразило настороженность. Как-никак, дело касалось ее труда, который должен был выдержать испытание у гостей, о важности которых она могла только догадываться, ибо отец не обмолвился и словом.
Отец продлевал муки ожидания, пробуя одно блюдо за другим. Лицо его оставалось бесстрастным. Наконец он поднес к кончику языка острие ножа с едой из последнего блюда.
Неторопливо проглотив пищу, Лот уже удовлетворенно улыбнулся. Зелфа не решалась последовать примеру отца. Он вытянул руки над стоявшим тут же в углу на стойке тазиком, давая понять дочери, что хочет помыть руки. Махла оказалась рядом с отцом раньше, чем Зелфа успела пошевелиться. Вытерев руки и лицо поло тенцем, поданным Зелфой, Лот обвел ладонями лицо, приблизился к старшей дочери и поцеловал ее в лоб. Потом он поцеловал и Махлу. В этот день все складывалось дома очень хорошо, и у него не было повода быть недовольным женой, дочерьми, или собой, наконец.
Через несколько минут можно было доставать хлебы из печи.
Лот не мог не спешить к ним. Он сделал им с помощью дочерей угощение, и испек прзесные хлебы, которые, горячие и подрумяненные, собирался внести сразу же как только будет накрыт стол. Вначале он взял в руки кувшин со столовым вином и соль. Мало-помалу он заполнил стол яствами, к которым позже добавится ягненок. Гостиная мгновенно наполнилась запахом свежеиспеченного хлеба, смешанным с запахами приправ и отваренных трав.
Анубис, стоявший у окна, и сидевший поодаль Корбан так и не изменили места за все время, пока Лот входил и выходил из комнаты. Они не могли облегчить хлопоты хозяина дома, который все с большим удовольствием, но не теряя достоинства, превращал стол в произведение искусства.
Наконец были вынесены последние блюда. Лот отошел на шаг от стола и, радушно поклонившись гостям, сказал:
— Прошу к столу. Мои дочери и я с радостью исполнили нашу обязанность хозяев, принимающих дорогих сердцу гостей."