===========================================
===========================================
VIII
Подмастерье поставил точку и облегченно вздохнул. Сегодняшняя доза далась ему легче, чем вчерашняя. Он был рад и тому, что значительно продвинулся в ветхозаветном тексте, который, занимая в оригинале всего две странички, после переложения первых предложений грозил разрастись раз в сто, а может и более.
Он подравнял стопку исписанных листов, положил ее на место и, продолжая мыслить образами истории, которую с некоторой ро бостью впервые назвал “своей”, еще несколь ко минут не вспоминал о гуляющих сестрах. Но мало-помалу он начал припоминать свои вчерашние обиды, узаконенные выходы на свидания Аколазии и следовавшей по ее стопам Детеримы. Он не слышал, когда они вернулись, но, встав поутру и увидев их дверь запертой, успокоился и решил, что хоть одна из них ночевала дома.
Снова с неослабевающим удовлетворением Подмастерье отметил, что положенные для занятий часы были полностью отработаны до выхода из дома, в первой половине дня. Так что некоторое охлаждение к сестрам, отразившееся на распорядке дня, имело не только неприятные последствия. Он начал собираться на прогулку. Его ненадолго задержали два факта, потребовавшие объяснения.
Если он опережал с выходом сестер, это было оттого, что они вернулись поздно, и, следовательно, начало дня у них сместилось во времени. Привыкание к этому смещению не потребовало бы от него больших усилий, если бы не забота о рабочих часах, менять которые ему не хотелось и поддерживать которые Аколазии было бы трудно, если бы она стала выходить намного позже обычного.
Он решил повременить с требованием от Аколазии разъяснений, тем более что до сих пор она никаких нареканий по этому поводу не заслуживала, а если бы кому-то случилось прийти в установленное время и уйти ни с чем из-за ее отсутствия, тогда и без прочих оснований, а лишь в силу высших интересов ему пришлось бы предпринимать попытки, чтобы навести порядок, расстраивающийся на глазах.
Второй факт, привлекший его внимание, состоял в том, что за последние дни ряды клиентов заметно поредели. И накануне утром, и сегодня до обеда никто не приходил. Через день начинался учебный год, и естественно было предположить, что отцы семейств, братья или сыновья были заняты перевозкой домочадцев со скарбом из деревень, с дач, курортов и подготовкой к учебному году всех тех, кому надлежало быть готовым.
Перед выходом из дома Подмастерье ощутил некоторое неудобство от того, что с утра не виделся со своей квартиранткой и со своей сослуживицей, но тут же утешив себя, что неминуемого неразумно избегать и что ему не следовало затягивать с привыканием к столь прискорбному лишению, направился с очищенной душой по местам своего обычного маршрута.
IX
Возвращаясь домой, он в глубине души надеялся, что Аколазии не будет дома и кто -то обязательно прождет ее напрасно. Но из двух радостей, хотя бы одна из которых никак не могла миновать его, ему выпала меньшая. Вскоре после него пришел ничем не примечательный и в силу этого незаменимый Апрун, и Аколазия, которая, как выяснилось, не выходила из дома вовсе, без каких-либо особых приготовлений и отклонений от заведенного порядка обслужила его. Когда Подмастерье после ухода Апруна зашел в залу, чтобы отдать Аколазии заработанную сумму, она сидела за столом с еще не зажженной сигаретой в руке.
Положив перед ней деньги, он заметил:
- Не бережешь, однако, здоровье!
- Ты скажи, для кого его беречь, и я поберегу.
- Как для кого? А тому, с кем ты встречаешься, оно не нужно?
- Вот совпадение. И он постоянно твердит о том же.
Нельзя было сказать, что подобное совпадение очень обрадовало Подмастерья.
- А ты что отвечаешь?
- Что следует заострить внимание не на недостатках, а на достоинствах. Например, я не пью.
- Лучше пить, чем курить, - с непоколебимой уверенностью произнес Подмастерье.
- Когда любишь, то понимаешь, почему человек пьет или курит.
- Извини, я не понял, к кому это относится, ко мне или к твоему...
Мохтерион запнулся.
- К обоим! - сказала Аколазия, не став дожидаться завершения фразы.
- Ты и сегодня выходишь?
- Да.
- Вот это любовь! Вы уже... - он замолчал, почувствовав вдруг укол совести, не позволившей ему сказать грубость.