- Я оберну лоскутом кожи камень, обвяжу его и брошу прямо в дверь его дома, а если он не выйдет, буду бросать камушки до тех пор, пока он не появится.
- А если его нет дома ? - заметила Зелфа.
- Может быть, дома Лангав!
- А если и Лангава нет?
- Тогда я оденусь в мужское платье и сама разыщу Ультора и Кавилла.
- На Кавилла время тратить не стош.
- Почему?
- Побеспокойся лучше о себе с Ультором.
- Зелфа, не язви, - вмешался отец. - Никуда Махла не пойдет, если не достучится до Лаквентия. Принесите мне уголь и кожу.
Лот торопливо, но старательно начертал на коже знаки и передал ее Махле. Она уже держала в руках камень и бечевку и тут же сделала что-то вроде свертка.
- Силенок хватит перекинуть ? - улыбнулся отец.
- Хватит, - в порыве воодушевления воскликнула Махла.
- А как с меткостью попадания? - съязвила Зелфа.
- Я не промахнусь, - отмахнулась от сестры Махла и попросила разрешения выйти во двор.
Лот встал с кровати и, шатаясь, медленно направился к выходу.
- Надо собираться. Пойду-ка я проведаю женушку, - пробормотал он про себя и вышел, оставив Зелфу в комнате одну.
VII
Махла вбежала в дом подпрыгивая от радости.
- Где отец? - спросила она сестру.
- У мамы, - ответила Зелфа. - Достучалась?
- Тебе то что?"
Лаквентий выглянул сразу после того, как в дверь его дома что-то стукнуло. Замысловатый предмет, лежавший неподалеку, сразу же привлек его внимание. Махла слышала и звук открывшейся двери, и звук от отброшенного к ограде камня, который был бы иным, если бы он оставался завернутым в кожу.
Лот хотел наведаться к Корбану и Анубису, но боясь не оказаться на месте в юго-западном углу двора, где обещал ожидать Кавилла и Ультора, поспешил туда, хотя вряд ли Лаквентию или его брату удалось бы разыскать их так быстро. Перед самым выходом у него забилось сердце. За последний день он слишком часто подходил к двери, и, хотя с разными чув ствами, его неизменно ожидало за ней испытание. И если эти испытания и не проходили бесследно для его опыта, привыкнуть к ним он так и не смог. “Я должен пересилить себя ”, подумал он. [14] И вышел Лот во двор.
Только во дворе он понял, насколько стены его дома предохраняли от дыма и гари, пропитавших все пространство города, и, казалось, навсегда. Шум немного утих, и при желании можно было различить, откуда доносятся стоны, где еще бряцают оружием, а с какой стороны веет мертвой тишиной, повисшей на руинах. У дома Лот никого не заметил. Ему показалось, что тяжесть и смрад трупов, нагроможденных у входа в его дом, грозят довершить дело, начатое покинувшими их душами.
Дойдя до условленного места, он прислушался, нет ли кого за стеной. Внезапно ему пришла в голову мысль, что Кавилл и У ль тор могли остаться за стеной и будет трудно переговорить с ними. Он пошел в дом за веревкой, но, не дойдя до него, вспомнил, что уже раньше подумал об этом и, свернув веревку в кольцо, засунул его за пояс. Снова он очутился в углу двора, в ожидании Кавилла и Ультора, или на худой конец хотя бы одного из них.
Лот не тяготился ожиданием, ибо прислушивался к тому, как страх вначале ослабевает, а затем исчезает совсем.
Его радость была несколько омрачена пониманием того, как немного понадобилось ему, чтобы ухватиться за посторонних людей как утопающему за соломинку. Неужели его возможности как хранителя чести семьи были исчерпаны? “Да”, и еще раз “да”, мелькало в голове прежде, чем он успевал как-то мысленно обосновать этот ответ. Нечего было и думать о каком-либо подобии успеха, идя против природы, но с первого же вздоха, мало-мальски свободному человеку трудно мириться с ее жесткой необходимостью, осознаваемой по мере взросления человека, формирующего из детских фантазий и мечтаний свой вкус, свою тягу к прекрасному, обзаводящегося далее семьей и радующегося обнаружению самого малого сходства в своих детях и надеющегося на то, что в старости ничто чуждое и непонятное его не потревожит.
И вот, плоды всех мечтаний и стараний надлежало безотлагательно отдать другим, тем, кому нет никакого дела ни до его переживаний, прошлых и настоящих, ни до того, чем особенно дороги ему эти плоды. Быть может, Зелфа знала все это не хуже него, но на что она могла надеяться ? В любом случае, последнее слово оставалось за ним, и он не мог пощадить свою старшую дочь, как бы ни желал этого, ибо, скорее всего, она первая не простила бы ему согласия с ней в ту минуту, когда для ее же блага следовало поступить вопреки ей.