Мама слегка дернула меня за руку:
- Это ты пришла в музыкальную школу записываться, или я? Сядь прямо и отвечай, когда взрослые с тобой разговаривают!
Я с трудом оторвала взгляд от пола и исподлобья уставилась на маму. Она уже немного злилась, видно потому, что дочь у неё такая бестолочь. Я посмотрела на более доброжелательную Людмилу Петровну. Та по-прежнему улыбалась.
- Анечка, расскажи мне, почему ты хочешь у нас учиться?
Я молчала, потому что учиться как раз хотела не очень, а хотела пианино. Но чувствовала, что про это лучше не говорить.
- Наверное, ты любишь музыку? – пришла на помощь Людмила Петровна. Петь умеешь?
Я радостно закивала: петь я действительно умела. А лучше всего - жалостливые песни, которые любила баба Тося. Я всегда их пела, когда приезжала к ней в гости.
- Тогда, может быть, ты мне что-нибудь споёшь? А я послушаю, как у тебя получается.
Такого развития событий я не ожидала и немного растерялась, но Людмила Петровна подбодрила:
- Не волнуйся, здесь же все свои! Хотя бы не всю песню пой, а кусочек. Какая твоя любимая? Про кузнечика? Или про Чебурашку?
- Про маму, - прошептала я и сглотнула.
- Про маму? Ну, спой про маму, твоей маме будет приятно, если ты про нее споёшь, - согласилась Людмила Петровна.
Я не стала уточнять, что эта песня не про мою маму, а про маму певицы Валентины Толкуновой, собралась с духом и запела:
- Давно ли песню ты мне пе-е-ла,
Над колыбелью наклонясь…
Но время птицей пролете-е-ло,
И в детство нить оборвалась…
От волнения я взяла выше, чем надо, и поэтому припев пришлось петь совсем тоненько:
- Поговори со мною, ма-а-а-ма,
О чём-нибудь поговори-и…
На этом месте баба Тося всегда начинала плакать, я представила, как она промакивает слезинки уголком передника и сама чуть не заревела. В горле запершило, голос предательски дрогнул и осёкся.
- Очень хорошо, Анечка, какая красивая у тебя песня! – почему-то удивлённым голосом похвалила Людмила Петровна. – Достаточно, а то я сейчас расплачусь, - неожиданно добавила она и вышла из-за стола. Прошлась туда-сюда по кабинету и села за пианино, стоявшее у стены.
- А сейчас давай с тобой поиграем: я буду нажимать клавиши, а ты – повторять звуки. Иди сюда поближе!
Эту игру я знала – на уроках пения в школе мы в неё играли. Сначала я повторяла отдельные ноты, потом – несколько простых мелодий, а в конце – прохлопала их в ладоши, как будто я барабанщица.
- Ну что, Любовь Васильевна, - развернулась к маме Людмила Петровна. - У Вашей дочери абсолютный слух и чувство ритма, поэтому Вы правильно сделали, что привели ее сюда.
Мамино лицо выражало сдержанную гордость и уверенность, что иначе и быть не могло.
- Анечка, ты умничка, – вновь обратилась завуч ко мне. – Вступительные экзамены ты прошла, я тебя принимаю в музыкальную школу. Поздравляю! А на каком инструменте ты хочешь научиться играть?
- На пианино! – поспешно сказала я, еще не веря, что всё уже свершилось.
- А на баяне – не хочешь? Как раз ко мне в класс попадёшь, а?
Я в ужасе замотала головой:
- Нет, я на пианино хочу!!!
- Ну ладно, на фортепиано – так на фортепиано. Все девочки хотят играть на фортепиано, а на баян никто не идёт, вздохнула она. Такой инструмент роскошный – и почему-то никому стал не нужен…
- Я не хочу на фортепиано! – испугалась я.
- ???
- Я хочу на пианино, Вы разве забыли?
Людмила Петровна расхохоталась и погладила меня по голове:
- Не волнуйся, это одно и то же. Говорят «пианино» те, кто не знает, что правильное название инструмента – «фортепиано». А ты теперь – будущий музыкант, и поэтому должна называть свой инструмент правильно. Договорились?
Я облегчённо вздохнула и подумала, что Наташка Сильнова - дура. Раньше меня в музыкалку поступила, а как правильно пианино называется – не знает.
Людмила Петровна посмотрела на часы и вдруг заторопилась:
- Ой, а времени-то уже почти три! Мне надо спешить – через десять минут в Актовом зале начинается концерт, на который я вас обеих приглашаю. Думаю, вам будет интересно. Это концерт как раз для тех, кто в этом году поступает или только ещё думает. Будут выступать наши ученики: и начинающие, и из средних классов, и те, кому выпускаться весной.
Ну как, идёте?
Мама замялась и сказала, что у неё тоже мало времени и ещё есть дела, а меня раздирало любопытство: очень хотелось узнать, с какого класса дети уже могут играть по-настоящему. Людмила Петровна решила за нас:
- Сделаем так: Вы, Любовь Васильевна, идите по своим делам, а Аня – на концерт. Примерно через час-полтора вернетесь и заберёте дочь. Если что – она Вас в моём кабинете подождёт. Договорились?
Мама, чуть помедлив, согласилась и тут же ушла, а меня Людмила Петровна отвела в зал и усадила на свободное местечко близко к сцене.
- Вот, отсюда тебе хорошо будет видно и слышно. Ничего не бойся, никто тебя здесь не обидит. Смотри, слушай и не скучай, после концерта никуда не уходи – я тебя заберу. Ну всё, я пошла, - она помахала мне рукой и исчезла за дверью.
Народу в зале было много и свободных мест почти не осталось. Стоял галдёж, как на школьной перемене, и никому не было до меня дела. Ученики постарше расположились группками и обсуждали прошедшие каникулы. Дети помладше были с родителями или с бабушками. Только я сидела одна в новом месте, среди незнакомых людей и всё-таки немножко боялась. Самую чуточку. Я вертелась в кресле глядя во все стороны, но так и не смогла отыскать ни одного знакомого лица. От этого стало совсем грустно и захотелось плакать, но внезапно шум стих. В зал друг за дружкой вошли нарядно одетые люди и заняли пустовавший до этого первый ряд. Пока они рассаживались, зрители дружно хлопали, а вскоре на сцену из-за кулис вышла женщина в длинном платье. Хлопать стали ещё громче, прямо как на концерте в нашем ДК.
Женщина подняла руку, призывая к тишине, и знакомым голосом заговорила в микрофон:
- Здравствуйте, дорогие гости, учителя и ученики Красноперекопской Детской музыкальной школы! Начинаем первый в этом учебном году концерт, в котором примут участие учащиеся и преподаватели нашей школы. Открывает программу…
Я с удивлением хлопала глазами: вот это да! На сцене, красивая, как настоящая артистка, стояла Людмила Петровна! Она объявила выступающего, нашла меня взглядом, улыбнулась, быстро мне подмигнула и скрылась за кулисами.
…Концерт, конечно, был очень интересным. Потому что объявляла номера Людмила Петровна, как взаправдашняя дикторша в телевизоре, а вот выступали все по-разному. На разных инструментах, и по одному, и по несколько человек. Пел хор, играл ансамбль… Кто-то играл хорошо, кто-то – хуже. Один придурок с баяном так вообще вышел, заиграл и сбился. Начал снова и опять сбился. Наверное, тот самый, которого я из коридора слышала. Так ничего и не сыграл, встал, поклонился и ушел за кулисы шмыгая носом. Но мы ему тоже хлопали, как и остальным, только еще и хихикали.
Сразу после него на том же баяне здОровски сыграла Людмила Петровна. Но с пианино баян все равно не шел ни в какое сравнение.
Выступали и другие учителя, они все играли очень красиво. Прямо не верилось, что когда-нибудь их ученики смогут играть так же. Может, и я научусь… Хотя я быстро поняла, как далеко ещё ученикам до учителей…
За этими невесёлыми размышлениями я прослушала, какой номер объявили следующим, увидела только, что на сцену поднялись двое. Одна из учительниц села за фортепиано, а в центре сцены осталась высокая старшеклассница со скрипкой.
Она стояла, опустив руки с инструментом, хотя преподавательница уже играла довольно долго. Мелодия была плавной и сильной одновременно, мотив печальный и постоянно повторялся, как будто морские волны набегали на берег и откатывались обратно. Вот девочка положила скрипку на плечо, немного послушала фортепиано, тронула струны смычком…
…Я никогда не слышала ничего подобного. Скрипка не играла, а пела нежно и жалобно, как будто это и не скрипка вовсе, а кто-то живой. Казалось, что она горько-прегорько плачет, и никак не может остановиться. Фортепиано её успокаивало и баюкало, а скрипка плакала и прощалась с кем-то навсегда. Я не замечала, что из глаз моих ручьями текут слёзы, а из носа капает, - я целиком была там, в этих волшебных звуках. И чувствовала, что ТАМ – становится всё грустнее и хуже, но до чего сладко звучала эта неизбывная тоска!..
…Скрипка допела протяжную последнюю ноту, самую горькую из всех, и пьеса закончилась. Вокруг оглушительно хлопали, а я никак не могла успокоиться. Концерт завершился, зал потихоньку опустел, а я всё ещё сидела на месте и уже навзрыд плакала в мокрые ладошки.
Хлопала дверь, кто-то заглядывал в зал, а потом прибежала Людмила Петровна и принялась меня тормошить:
- Боже, деточка, почему ты плачешь?!
Я взглянула в её встревоженные глаза и зашлась пуще прежнего.