ишка? Ведь человек, ты объяснил, умнее природы. Матюхин не сразу догадался, с какой стороны грозит ему на этот раз нападение. – Наука успешно развивается и делает человека с каждым открытием всё более знающим, всё более могущественным, – ответил он. – То, что недавно казалось невозможным, неосуществимым, теперь стало обычным явлением. Если бы наши предки сейчас воскресли, то им показался бы наш век чудесным: мы разговариваем и видим друг друга за тысячи километров, плаваем под водой, летаем на луну и выше, имеем всевозможные машины, сложные и хитроумные. Нужно верить, что наступит время, когда наука будет создавать живые существа, самостоятельно рассуждающие и от себя говорящие. – Вот хорошо-то будет: пошёл на фабрику и заказал себе детей сколько хочешь! А пчёлок не будут делать? – спросил Демьян Лукич иронически. Но Матюхин упрямо ответил: – Науке всё возможно, будут и пчёлы искусственные. – Почему же теперь их не делают? – Человек не дошёл ещё до такого совершенства. – А глупая природа дошла? – поставил Демьян Лукич роковой вопрос. – Кто же из них всё-таки умнее? Наконец-то Матюхин понял, что оказался в безвыходном положении. Он обдумывал, что ответить. Ведь на самом деле получается, что материя, природа умнее человека. Она уже миллионы лет производит то, до чего человек не дошёл и поныне, несмотря на блестящее развитие научных знаний. Человек не может создать какой-нибудь козявки, даже простой былинки, а природа создаёт людей! Матюхину оставалось согласиться с тем, что над природой существует Всемирный, Всепроникающий Разум, т.е. Бог – или же признать Богом саму природу, рождающую из себя птиц и пчёл, и даже человека. Но Матюхин только что сказал, что природа бессознательна и слепа, что она намного ниже разумного человека. Как же теперь отказаться от этого мнения? Смущённый и поколебленный в своих атеистических убеждениях, Матюхин дал привычный, замусоленный ответ, которому и сам уже не верил. – Я объяснил, – сказал он, – что всё в природе постепенно развивается, совершенствуется, приспособляется к существующим условиям. Идёт непрерывная борьба за существование, в результате которой и возникают у животных новые полезные органы. Развитие материи происходило постепенно – этот процесс можно сравнивать с развитием зародыша в утробе матери. Это и есть эволюция. – А если в утробе матери нет зародыша, – прервал его Демьян Лукич, – будет ли эта твоя эволюция? – Нет, конечно. – Значит, с чего-то должно было всё начаться, кто-то должен был создать первую клетку! Даже если рассуждать по-вашему, что мир развивался от простого к сложному, и тогда необходимо признать Бога, без Него никакое живое существо не могло появиться. И человек тоже. Вы всё твердите: труд, труд создал человека. А на деле мы видим: сколько лет ишак трудится, а умнее нисколько не стал, всё такой же упрямый. – Ты только посмотри, как премудро всё устроено! – воскликнул Демьян Лукич. – Я читал, что человеческая клетка в утробе матери – это всё равно, что точка, поставленная на бумагу остро отточенным карандашом. И в этой крохотной клетке заложены законы природы. Какие? Законы жизни, питания, размножения, наследственности, характера, смерти и т.д. В этой клетке, кроме того, есть головка, глазки, ручки, ножки, т.е. всё необходимое для будущего человека. Но скажи, милый мой, нужны ли человеку глаза, руки, ноги, когда он находится ещё в утробе матери? – Нужны, наверно, – невнятно, вполголоса ответил Матюхин. – Зачем же они ему там? Или он сам что рассматривает, или ходит? – Ну, допустим, не нужны, – поправился Матюхин. – А если не нужны, почему они есть? К чему они там приспособились? Какая эволюционная борьба в утробе матери их создала? – Да всё это нужно ему, когда родится. – Значит, – торжественно произнёс Демьян Лукич, – тот Архитектор и Мастер, который создавал клетку, наперёд предвидел и знал: когда ребёнок родится, ему всё это понадобится. Или, может, природа всё это предвидела и устроила? Но как она могла знать, что человеку нужны глаза – чтобы смотреть, уши – чтобы слышать, ноги – чтобы ходить, лёгкие – чтобы дышать? Как она могла создать всё это, если она сама этого не имеет, если она неразумна? Матюхин молча опустил голову, а Демьян Лукич продолжал. – Взять хотя бы глаза. Какая удивительная штука, а в утробе матери вырабатываются без всякой борьбы или привычки, без приспособлений. Это ведь настоящее чудо! Это всё равно, что научиться плавать без воды, дышать без воздуха или думать без мозга. Право же чудо! Скажи: глаза разумно устроены? – Матюхину показалось, что Демьян Лукич издевается над ним. – Ну, конечно, – ответил он с раздражением. – Кто этого не знает! Разумное устройство глаз поражает всех исследователей. – А для чего они так устроены? – Этот вопрос тоже показался Матюхину насмешкой. Он даже не выдержал своего обычного вежливого тона. – Да что вы глупости спрашиваете, говорите дело! – А сам подумал: не расставляет ли этот дед ещё каких-нибудь сетей? Но всё же ответил: – Всякий знает, даже ребёнок, что глаза созданы, чтобы смотреть. – Правильно, – сказал Демьян Лукич одобряюще – словно учитель похвалил ученика за удачный ответ. – Тогда скажи вот что: Тот, Кто создавал глаза, знал, для чего они нужны? – Надо полагать, знал… – Правильно! – опять одобрил его Демьян Лукич. – Но этот создатель глаз – разумное существо или глупое, зрячее или слепое, сознательное или бессознательное? Да, Матюхин действительно попал в сети, выбраться из которых было очень трудно. После того, как он, хотя и помимо своего желания, сказал, что Существо, создавшее глаза, знало, для чего их создаёт, назвать это Существо бессознательной природой было немыслимо. Тот, кто знает, что он делает и для чего делает, конечно, имеет разум. Стало быть, это Существо разумное и сознательное. Нельзя его, тем более, признать слепым, если оно создало зрячий глаз. Вопрос Демьяна Лукича был так ясен, так убедительно обоснован, что на него можно было ответить только откровенным признанием, что Существо, создавшее глаза, – Разумное, Сознательное, Всевидящее. И Матюхин вынужден был дать именно такой ответ: – Да, – сказал он, – глаза созданы разумной, сознательной силой. – А человек может создать глаз? Живой, конечно, зрячий? – Наука пока не дошла до этого, – ответил Матюхин, – но когда-нибудь наверняка будет создавать их. – Так кто же разумнее: наука, которая до сих пор не только не может создать глаз, но и в готовом не очень – то разбирается, или то Существо, Которое этот удивительный глаз создало? Матюхин прекрасно понимал, куда ведут умные, трезвые вопросы Демьяна Лукича. Они ведут к признанию Бога. Матюхин чувствовал, что в душе его наступает какой-то перелом. Моментами он задумывался, моментами смущался и колебался; то ему приходила мысль сбежать с диспута, то он снова пытался подобрать ответ, который бы отразил прямые настойчивые вопросы собеседника; а то вдруг решал: не сказать ли прямо, что Бог есть, но только Он непостижим для нас. Зачем идти против очевидной истины? В голове даже мелькнула мысль: “Какая глупость – безбожие! Оно против природы человека, противоестественно и страшно. Какая-то оголённая, мёртвая пустыня, чёрная бездна, без цели, без основания. Это ужасающая, убийственная пустота, и больше ничего…” И он приходил в содрогание от этой безумной пустоты. На последний вопрос Демьяна Лукича он ответил уже с проблеском веры: – Да, это Существо разумное. – Кто же оно? – Это таинственная, несознаваемая и… Он помолчал и произнёс с решимостью, – и сверхъестественная сила. Собственно, это уже было признание Бога.