Итак, в популяции установится соотношение полов 1:1, и никого не волнует, что вид в целом от этого только проиграет. Вид может в конце концов даже вымереть — что ж, тем хуже для него. «Межвидовой отбор» слишком медлителен и слаб, чтобы воспрепятствовать действию отбора на уровне аллелей в популяции. На самом деле виды не вымирают из-за неоптимального соотношения полов прежде всего потому, что это их общая проблема — они все в таком положении. Соотношение полов 1:1 — это почти неизбежный побочный эффект раздельнополости, следствие конкуренции между эгоистичными генами (особями), не имеющий отношения к благу вида или биосферы.
Упомянутые выше «редкие исключения» из общего правила только подтверждают его. Например, у некоторых насекомых (бабочек, мух, жуков) доля самцов в популяции может быть резко снижена из-за деятельности весьма любопытной паразитической бактерии вольбахии. Вольбахия живет внутри клеток насекомого-хозяина и не может передаваться горизонтально, т. е. заражать других насекомых. Вместо этого она передается вертикально, то есть наследуется, причем только по материнской линии. Она проникает из материнского организма в яйцеклетки, и таким образом передается потомству зараженной самки. В сперматозоид бактерия проникнуть не может — он слишком мал, и поэтому бактерии, живущие в самце, обречены погибнуть вместе с ним. С точки зрения бактерии, хозяева-самцы — это тупик, западня. Поэтому «эгоистичные интересы» вольбахии состоят в том, чтобы в популяции хозяев стало побольше самок и поменьше самцов. Вольбахия «научилась» достигать этой цели, избирательно убивая эмбрионы мужского пола. В результате в некоторых зараженных популяциях насекомых на сотню самок может приходиться всего 1–2 самца. Как ни странно, такие популяции, судя по всему, чувствуют себя отлично и вовсе не собираются вымирать. Некоторые эксперты предполагают, что эти популяции на самом деле выигрывают от того, что вольбахия помогает им поддерживать оптимальное соотношение полов. Сами насекомые не могут этого добиться из-за конфликта интересов своих «эгоистичных генов», но бактерия приходит на помощь (см. наш обзор: Бактерия вольбахия — повелитель мух).
Другие примеры адаптаций, бесполезных либо вредных для вида, но полезных для эгоистичного гена (или эгоистичной особи). Почему деревья такие высокие? Они тянутся к свету, и высокий рост позволяет им не оказаться затененными другими деревьями. Если бы деревья могли договориться между собой, они бы, возможно, ввели закон: не расти выше стольких-то метров. И им не пришлось бы тратить непомерное количество ресурсов на производство древесины. Но деревья не могут договориться, и поэтому любая мутация, позволяющая дереву вырасти чуть выше других, поддерживается отбором (потому что дерево, приподнявшееся над лесным пологом, получит больше света, произведет больше семян и оставит больше потомства). В итоге новая мутация распространится, и все деревья станут чуть выше. Эта бессмысленная (с точки зрения «блага вида») гонка продолжается до тех пор, пока увеличение роста не наткнется на какую-либо эволюционную преграду, так что дальнейший рост будет уже не улучшать а ухудшать шансы дерева на успешное размножение (например, возрастет вероятность быть поваленным ураганом).