В моей практике был случай, когда при опросе несовершеннолетнего его мама рассказывала про одноклассников, избивавших ее ребенка, и даже называла конкретные фамилии, настаивая на том, чтобы я вписал их в акт освидетельствования. Сам же ребенок молчал, что вызывало здоровые подозрения. Когда же мамаша была удалена из кабинета и я разговорил школьника, оказалось, что никто из одноклассников его не бил, а повреждение (кровоподтек на бедре) он получил при падении во время игры. У мамы мальчика был давний конфликт с родителями одноклассников, обвиненных ею в избиении, – и она решила воспользоваться случаем и привлечь их к ответственности якобы за избиение сына. Ребенок, будучи задавленным родительским авторитетом, не мог отказаться от участия в спектакле. История дикая, но, к сожалению, случается и такое. Разумеется, выяснение конкретных обстоятельств произошедшего – это задача органов следствия, а не судебно-медицинского эксперта, однако экспертную бдительность никто не отменял.
Никто из нас не застрахован от неприятностей, поэтому позволю себе дать совет тем, кто будет вынужден пройти процедуру судебно-медицинского освидетельствования: не пытайтесь приукрасить ситуацию, «утяжелить» ее или вообще выдумать подробности. Рассказывайте все как есть, простыми словами, кратко, но по сути.
Как бы ни была ужасна картина, описанная пострадавшим, в определении степени тяжести повреждений будут играть роль только объективный осмотр освидетельствуемого и – при наличии – данные медицинских документов.
Осмотр освидетельствуемого: ожидание и реальность
После подробного и тщательного опроса пострадавшего эксперт приступает к осмотру. Целью является поиск и фиксация, описание повреждений, поскольку у живого человека любые повреждения заживают, изменяются со временем и в конце концов исчезают (некоторые – бесследно). Кроме того, необходимо сопоставить ту картину, которую «нарисовал» пострадавший при опросе, с картиной фактически имеющихся повреждений. Как я уже говорил ранее, человек зачастую склонен очень приукрашивать то, что с ним случилось, а иногда и выдумывать то, чего не было вообще.
Случается, что люди, пришедшие на освидетельствование, не понимают, зачем врачу необходимо их осматривать, если с момента травмы прошло уже много времени и повреждения как будто исчезли. На самом деле осмотр нужно проводить во всех случаях. Даже зажившая рана, ссадина и кровоподтек могут оставлять после себя очень характерные следы, не видимые и не понятные простому человеку, но хорошо понятные эксперту. Рубец, пигментация, истончение, шелушение или какие-то иные изменения кожи на месте бывших повреждений могут многое сказать специалисту. В судебно-медицинской литературе описаны случаи, когда через много лет после получения повреждения по рубцу удавалось установить травмирующий предмет и изобличить преступника. Например, после избиения ребенка армейским ремнем с характерным рельефным рисунком на пряжке, имеющим уникальный дефект, который прекрасно отпечатался на коже и сохранился на несколько лет до такой степени, что это позволило следствию сличить отпечаток с найденным ремнем и безусловно установить их идентичность. Проведение экспертизы или освидетельствования без осмотра пострадавшего допускается лишь в исключительных случаях (например, абсолютная невозможность найти пострадавшего или доставить его на освидетельствование) и только при наличии подлинных медицинских документов, в которых имеющиеся повреждения максимально тщательно описаны.
После получения любого повреждения, будь то кровоподтек, ссадина, рана, перелом и т. д., в организме живого человека происходит ряд закономерных изменений, посредством которых восстанавливается целостность и структура тканей, – то есть процесс регенерации, заживления. Изменения эти имеют четкую специфическую макроскопическую и микроскопическую временну́ю картину. Если в случае исследования трупов установить давность причинения повреждений нам помогает гистологическое (микроскопическое) исследование, то при освидетельствовании живого лица основную роль играет визуальный метод исследования – тот самый осмотр, с которого мы и начали наш разговор.