Дальний берег. Тихая песня. Плеск воды. Тени у костра.
— Вы, профессор, всё вовне ищете, а вы бы в себя заглянули. — студентка поражается сама себе: вот так набраться смелости и попытаться ответить на вопросы профессора.
— Как вы всё упрощаете, дорогая. Ведь должна же быть и объективность в исследовании.
— Да какая уж тут объективность! Профессор, мы же в походе, в лесу. И как вы с нами пойти согласились?! — девушка заливается смехом. — Небо, смотрите, какое звездное!
— Да, Анна, небо удивительное сегодня.
— Всё просто, профессор. Всё внутри. Как сохранить душу, вы всё спрашиваете? А зачем? Душа — первоисточник всего. Она сама себя защищает.
— Вы всё выворачиваете наизнанку, Анечка, — профессору хочется не говорить об этом. Впервые в жизни не хочется задаваться вопросом, а просто смотреть в анечкины глаза и верить, знать, что Анечка не ошибается.
— А почему бы и нет? Вы говорите, что любовь защищает душу, а я вам говорю, что душа рождает любовь, чтобы защищаться.
— Самостоятельно защищаться?
— Конечно. Неужели же вы не понимали этого? В каждом из нас есть силы для такой защиты.
— Внутри, а не вовне. Не вовне.
Мягкий плеск воды. Не было такого разговора. Не было такого вечера. Потому что слишком хороша была Анечка, а профессор отринул защиту, что так желала построить его душа. Отчего она и ранилась. Выдохнуть.
Огромный зал. Пустота. Скользящее по периметру Время. Голоса. Подрагивающий воздух.
— Произойдет многое, но мы должны сильнее оберегать Ту сторону, ты согласен?
— Конечно, согласен.
— Много веков мы не подвергали контролю происходящее. Души Кристалла больше не могут пускать всё на самотек. Даже Время согласно пополнять поток силы, но его недостаточно для контроля.
— А что же еще нужно?
— Ты привык верить в силу. С ее помощью можно связывать душу и тело. Но должно быть еще одно звено. Его дадут нам Кристаллические, уходящие на Ту сторону, создавая Теневую.
— И что же это за звено?
— Надежда. Никому из Верховных Создателей она не свойственна. Мы просто знаем, что произойдет, мы не совершаем ошибок, мы не оглядываемся в прошлое. Геометры станут звеном надежды. Геометры будут контролировать силу душ. Геометры свяжут веру и силу, что ты им дашь, Смотритель.
— Да.
Голоса стихают. Давнее воспоминание. Почти легенда. Дом в пригороде и сотни лет напряженного ожидания. Ожидания новой надежды. Надежды на новую силу. Силу нового Геометра. Выдохнуть.
Прямой. Высокий. Сдувший прядь волос, упавшую на глаза. Не позволяя уводить себя в отрывистые видения, Восемнадцатый Геометр все еще задерживал дыхание. Вольский перевел взгляд на молодого человека и неуверенно улыбнулся. Геометр кивнул и тоже улыбнулся.
— График ровен. Рисуй от души, мальчик.
Несколько дуг воздушного узора. Дымка мягко стягивалась в туго вибрирующий кокон. Огромная энергия Кристаллической ждала своего Избранника для продолжения Пути. Вольский коснулся свечения, окуная в него кончики пальцев. Замер. Сильнейшим болезненным разрядом душа воссоединилась, наконец, с телом, забирая Избранника на Ту сторону. Вспышка. И бледное свечение.
Геометр завершил круг, обводя комнату алым свинцом собственной силы. Выдохнуть. Вот теперь можно выдохнуть. И вдохнуть.
Эпилог
Идеальная тишина нарушалась только шорохом перьев. Китаец смахивал несуществующую пыль с очередного дракончика на каминной полке в своей гостиной. Он сосредоточено рассматривал изящные линии эмали, покрывающие изогнутую фарфоровую спинку, и ни о чем не думал.
— Послушай, Китаец…
— Ну вот зачем ты-с?! Так хорошо молчалось!
— Извините-извините. — Ман нахохлился в своем кресле и демонстративно громко опустил чашку с чаем на блюдце. Блюдце протестующее звякнуло.
— Свои люди-с, сочтемся, — ехидная ухмылка не украсила лицо старика, а только прочертила несколько новых резких линий в уголках глаз. — Чего-с изволил сказать-то?
— Как думаешь, справится наш Геометр?
— Конечно, справится. Не люблю я его-с, больно нормальный, но справится.
Профессор улыбнулся. Посмотрел в окно. Густые сливки пара, как всегда затягивали двор. Предзакатный час полировал крыши домов. Где-то на втором этаже медленно двигались стрелки часов.
— А новый Хранитель…
— Заходил-с, заходил-с на днях. Чудной такой. Всё никак не поймет еще, что-с к чему-с.
— Научится. Дело такое.
— Такое-с. А уж как о Семнадцатом начнет спрашивать, сладу нет. Всё ему расскажи. Виданное ли дело, чтобы старик Китаец с Хранителями о Геометрах говорил-с!
— Судя по твоему лицу, ты совсем и не против, — Ман улыбался.
— А чего ж против-то? Совсем и не против. Я поговорить, может, шибко-с люблю, да вот только теперь это и поняли.
— Это всё наше Доказательство.
— Оно самое-с. Как там люди-то говорят? Жертвенность? — смотритель поправил салфетку на большом красного дерева комоде и лукаво посмотрел на Переговорщика.
— Да, так говорят. Вера доказательств не требует. И надежда, — Ман внимательно посмотрел на Китайца. — В этом сила Кристалла?
— Потому и сила, — многозначительно кивнул старик. Перья мягко обводили контуры очередного коллекционного дракончика.
В тусклом круге лампы за столом среди множества чертежей работает математик. Его пальцы уверенно держат карандаш. Он задумчив. Два графика удивительно похожи. Сходство чертежник заметил давно, но только сейчас позволил себе полюбоваться совершенством тонких линий и верностью разметки — много работы. Бумага почти неощутимо отличается по плотности. Не хватает лишь одного штриха. Уверенным скольжением простого карандаша он завершает график Кристаллической, соединяя две души на одном Пути. Восемнадцатый Геометр улыбается и переводит взгляд в окно. Предзакатный час полирует крыши Теневой.
Уверенные мазки кисти.
— Чем вы нас на этот раз порадуете, Владимир? М!.. Портрет… Кто это?
— Я не знаю, — Вольский пожимает плечами. В Академии его давно прозвали странным. Многие даже не рискуют с ним заговаривать. Все чудачества с изобразительными элементами, эксперименты и странную манеру письма ему прощают за огромный и всё еще разворачивающийся талант. Профессора удивленно вскидывают брови, картины отправляются на выставки, а двадцатитрехлетний художник только неуверенно улыбается и говорит, что рисует от души.
— Снова душа просит? — учитель снисходительно смотрит. Заданием была пейзажная зарисовка, с которой успешно справился весь курс, кроме Вольского, но портрет был поистине изумительным. Невольно задерживался взгляд на изображенном лице. Еще пока только набросок. Не везде ровно положены тени, но студент уже выправляет работу, прямо на глазах преподавателя оживляя высокого худого человека в дорогом сером костюме.
— Как всегда, — Вольский явно смущен и старается не отрывать взгляд от полотна.
— Кажется, это лицо я видел на ваших еще юношеских работах. Неужели вы не припоминаете того, кто столь часто появляется в вашем воображении?
— Это не воображение, профессор, это…
— Душа. Да-да-да, я помню вашу стройную теорию. Однако откуда же она взялась у столь юного создания?
— Я не знаю, откуда. Я просто это знаю. Ничто в этом мире не может быть создано без души. Поэтому ни воображение, ни рецепторы, ни нервные окончания тут не при чем. Всё это — только душа.
— То есть, у тех, кто не может создавать нечто столь совершенное, — профессор одобрительно окинул взглядом прекрасный портрет, — душа какая-то неправильная?
— Нет, не бывает неправильных душ. Бывает, что предназначение неверно выбрано…
— Поражаюсь я вам, Владимир, поражаюсь. Как бы там ни было, ваше предназначение — рисовать. Рисуйте. От души.