В 1932 году им на мгновение показалось, что спасение можно найти в Маньчжурии. Многие тогда решили, что переселение может решить проблему сельской нищеты в Японии. Мятежно настроенные офицеры Квантунской армии утверждали, что таким гигантам, как дзайбацу «Мицуи» и «Мицубиси», никогда не разрешат эксплуатировать Маньчжурию, что эта колония будет жить изолированно и станет моделью национального социализма, который позже послужит образцом для реставрации Сёвы в Японии. Но все это были несбыточные мечты идеалистов, потому что, как оказалось, начальники штабов армий помогали утвердиться на новых территориях новым дзайбацу, таким, как «Ниссан».
Так что же делать? Нам не оставили выбора, и мы должны рискнуть, подняв военный мятеж. Все знают, что произошло в прошлом месяце. Целая военная часть перешла в Маньчжурии границу с Россией и сдалась Красной Армии. Никогда прежде японские солдаты не переходили на сторону противника. Мы должны сделать правильные выводы из случившегося. Нация больше не должна допускать военных экспансионистских авантюр.
Моя речь была выражением настроений недовольного меньшинства, младших офицеров армии, и все присутствующие, слушая меня, кивали, соглашаясь со мной. Все, кроме Киты Икки.
– Отказ от политики военного экспансионизма в Азии противоречит желаниям Его величества, – возразил Кита.
– Никто не знает о том, что в действительности думает Его величество.
– Не притворяйтесь, лейтенант, неужели вы не знаете, что Китай – главное блюдо в императорском меню, а колонии Юго-Восточной Азии следуют на закуску? Вам наверняка известно о неуемных аппетитах вашего друга принца Коноэ.
– Я не принадлежу к высшей знати, и мне неизвестно о подобных планах.
Кита засмеялся, и я понял, что он пьян. Однако, несмотря на это, внутренне он был собран и сохранял ясность ума.
– Я вижу, вас заинтересовал портрет лидера СА Эрнста Рема, – сказал он. – Взгляните все на этот снимок и задумайтесь о собственной судьбе. Сочувствие наших молодых офицеров к угнетенным крестьянам и рабочим влечет их в ряды левых националистов. Наш социальный радикализм и милитаризм во многом схожи с теми взглядами, которые проповедуют представители нацистской партии в Германии. Эти взгляды делают их маргиналами, изгоями общества. Именно эту истину наши молодые фанатики скоро ощутят на своей шкуре. Мы – утописты и скоро окажемся ненужными, от нас избавятся более умеренные, консерваторы, как было в Германии. Гитлера прибрала к рукам элита германской армии и крупный капитал, такие магнаты, как Крупп. В нашем случае это будут фракция «Удара по Югу» и владельцы дзайбацу. Нам тоже грозит нечто, подобное Ночи Длинных Ножей, чистки, которая произошла в Германии два года назад. Надеюсь, вы это понимаете? Чистка, которую устроил Гитлер среди реформаторов внутри своей партии, свидетельствует о подготовке к войне. А теперь догадайтесь сами о том, что будет означать для Японии разгром нашего восстания.
Капитану Нонаке, видимо, было нечего возразить Ките, и он молчал, озабоченно хмурясь.
– Ступайте в соседнюю комнату и подождите там, – велел Кита. – Я сам составлю манифест. Он должен содержать правду, хотя и предназначен для глухих к голосу истины людей.
– Разве можно говорить правду в таких обстоятельствах? – спросил я.
Кита устало улыбнулся:
– Всегда лучше говорить правду, особенно если знаешь, что тебя все равно не станут слушать.
– Вы убеждены, что восстание потерпит неудачу?
– Абсолютно. И все же считаю данный момент самым подходящим для начала восстания.
Рано утром 26 февраля еще до рассвета восстание началось. Мятежники быстро заняли позиции, которые собирались удерживать ценой своей жизни. В течение получаса Первым и Третьим пехотными полками были заняты все главные здания в районе Нагатачо. Мои товарищи из Седьмого батальона императорской гвардии разместились на территории дворца. Пикеты мятежников окружили здания парламента, Генерального штаба, управления полиции и министерства, расположенные у западной стены дворца. Я был свидетелем и участником всех этих событий. Мы полностью парализовали центр столицы. Я был замешан в заговоре вне зависимости от того, являлся я или нет шпионом принца Коноэ. Теперь по плану мятежников должны были последовать убийства высших военных чинов.
Вы спросите, запачканы ли мои руки кровью старых консерваторов? Мне кажется, что да, и вы сейчас поймете, что я имею в виду.
Около пяти часов утра я явился в штаб восстания в отель «Сапно» к капитану Нонаке.
– Командир нашего полка застрелился, когда мы вопреки его приказам покинули казармы Азабу, – сказал капитан. – А полковник Исивара Кандзи, этот приверженец идей Тосеи-ха, сумел вырваться из здания Генерального штаба с оружием в руках.
– Не слишком обнадеживающее начало, – заметил капитан Андо Терузо.
– Этого нельзя было избежать.
Меня отправили в отряд капитана Андо, которому было поручено убить Великого гофмейстера, барона адмирала Сузуки Кантаро. Полицейский, который стоял на посту у ворот дома адмирала, попытался остановить нас, но был ранен в перестрелке. Мы заставили пожилую служанку под дулом пистолета провести нас к хозяину дома. Ворвавшись в супружескую спальню, мы застали адмирала и его жену в постели.
– Что все это означает? – возмущенно спросил старый адмирал.
Он был явно напуган, но пытался сохранять самообладание.
– Мы пришли, чтобы застрелить вас, ваше превосходительство, – ответил Андо.
– В таком случае вы, может быть, объясните мне, почему я должен умереть?
– Где вы были вчера вечером, гофмейстер? – вместо ответа грубо спросил Андо.
– Мы с женой были в резиденции американского посла Гру, не правда ли, дорогая? Смотрели новый музыкальный фильм «Непослушная Мариетта» с Жанетт Макдональд и Нельсоном Эдди.
– Да, фильм нам понравился, – подтвердила баронесса.
– Возможно, мы довольно легкомысленно провели вечер, но ведь за это не убивают, – сказал адмирал.
К моему изумлению, капитан Андо присел на край постели адмирала и завел с ним дискуссию о целях движения нинироку. Мне казалось, этот диспут никогда не закончится. Нетерпеливо взглянув на часы, я увидел, что было уже половина шестого утра. По плану мы должны были уже пятнадцать минут назад выполнить полученное задание. Тем временем дрожащая от страха баронесса повернулась к служанке и сказала:
– Не стой как истукан, пойди принеси чаю господину гофмейстеру и его гостям.
Андо, без сомнения, так и не прекратил бы это безумие, если бы в дело не вмешался я.
– Если вы не остановите ее, капитан, она поднимет тревогу, – предупредил я Андо.
Адмиралу Сузуки тут же понадобилось выйти.
– Господин гофмейстер хочет в туалет, – без обиняков заявила баронесса.
– Простите, но я не могу позволить его превосходительству встать с кровати, – сказал Андо. – Не смущайтесь, господин гофмейстер, это у вас от страха.
– В моем возрасте в туалет хотят не от страха, а по причине слабого мочевого пузыря, – возразил гофмейстер.
Я не мог больше это терпеть и достал револьвер.
– Вы убьете, наконец, этого старого хитрого дьявола, или это должен сделать я? – спросил я капитана.
– Что вы на это скажете, господин гофмейстер? – спросил Андо.
– Я думаю, что принц Коноэ выбрал в качестве своего эмиссара слишком порывистого молодого человека, – взглянув на меня, ответил барон Сузуки. – О, я узнаю вас, лейтенант. Вы, как истинный Ито, наверняка лелеете более смелые политические амбиции, чем те, которые могут воплотиться в результате этой глупой авантюры.
– Я не лелею никаких амбиций. В данном случае у меня только одно-единственное желание.
– Не будьте столь поспешны. Понимание мотивов, которые движут мятежниками, еще не означает, что вам необходимо вступить в сговор с ними.