Я выкристаллизовал ее. Я поймал и заключил ее в клетку зеркального отражения. Я сумел это сделать. И теперь я – женщина.
Женщина, да, но чудовищная, двуполая. Я не смог полностью избавиться от своего пола, преобразовываясь в нее. Хотя метаморфоза произошла, но мужчина во мне остался цел и невредим. Я и она соединились в одном теле и ведем за него смертельный поединок. Наши глаза, словно глаза сиамских близнецов, видят не свое тело, а тело друг друга. Мой плоский мускулистый живот – предмет моей ревнивой гордости – раздувается и округляется, пупок приобретает форму узла детского воздушного шарика. Хромосомная мутация раздувает мои бедра и расширяет таз, чтобы разместить в нем утробу. Грудные мышцы наливаются и начинают бесстыдно выпирать вперед, превращаясь в студенистые груди, упругие, пронизанные кровеносными сосудами, похожие на орхидеи с фиолетовыми ореолами. Мой вес увеличился, я почувствовал страшную тяжесть, но она была не похожа на тяжесть тех гирь и штанг, которые я поднимал в спортивном зале. Теперь я знал, что ощущает земля, какие боли она испытывает, рождая растения, ростки которых прорывают ее. Она несет на себе тяжесть всех живых существ, поднимая их к солнцу. Но самым удивительным было то, что чем больше я чувствовал себя женщиной, тем сильнее ощущал в себе мужское начало.
Я поддался иллюзии, сознательно принял фантазию за реальность, намеренно пошел против незыблемых законов естества, и моей наградой стало преступное произведение искусства, в котором я обрел незаконное существование. А она, она была не просто вымыслом, отразившимся в зеркале плодом фантазии, миражом, порожденным моим собственным преступным воображением, она действительно преодолела и стерла различия между нами. И я ощущал ее господство как собственный триумф. Мне трудно описать то чувство, которое я испытывал, оно было похоже на смесь удовольствия и боли. Один из нас (она или я, это не имело значения) испытывал нестерпимое удовольствие, которым другой наслаждался как мукой.
Я начал рыться в ящиках с тонким мерцающим кремовым бельем. Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я связал вместе несколько нижних юбок. Получилось нечто вроде фундоси, традиционной набедренной повязки, которую обычно кроят из безупречно белого хлопка. Взглянув в зеркало, я увидел, что выгляжу довольно смешно, и начал надевать эту импровизированную набедренную повязку.
– Подождите. Прежде чем вы завяжете гордиев узел на своей набедренной повязке, я хотела бы, чтобы вы сначала заткнули свой задний проход ватой.
– Зачем это?
Вместо ответа Кейко тихо засмеялась. Ее призрачный смех был подобен шелесту ивовых листьев в безлунную ночь.
– Откройте нижний ящик, – велела она.
В этот ящик я еще не успел заглянуть. Я с трудом выдвинул его. В ящике лежал таинственный предмет, завернутый в небеленый холст. По его очертаниям я сразу же догадался, что это. Развернув холст, я обнаружил то, что и предполагал найти, – самурайский меч вместе с его точной уменьшенной копией, кинжалом – ероидоси. Рукоятки и ножны оружия были украшены драгоценными камнями и инкрустированы перламутром. Это были превосходные, редкие образцы, изготовленные в старину. Я вынул из ножен ероидоси. Клинок был покрыт защитной смазкой. Я вытер его парой чистых кружевных трусиков. Сталь, таившая в себе несомненную опасность, мрачно поблескивала.
– Вы узнаете эти меч и кинжал?
– Да. Они были изготовлены в шестнадцатом веке мастером Секи-но-Магороку. Я уже видел это оружие двенадцать лет назад в коллекции Сэма Лазара.
– Надеюсь, вы понимаете, что шедевр мастера Секи требует от вас?
– Да, понимаю.
Я поискал глазами вату на туалетном столике, но не нашел ее. И лишь в корзине для мусора я заметил ватные тампоны среди клочков бумаги, комочков сухой косметики и спутанных волос.
– Повернитесь спиной к зеркалу так, чтобы я видела, что вы делаете.
Я заткнул ватой задний проход, обмотал повязку вокруг бедер, а затем отступил в глубину комнаты так, чтобы Кейко могла хорошо видеть меня в коленопреклоненной позе. Я предчувствовал, что следующей будет команда «Станьте на колени». Я воплощал все тайные желания своей зрительницы, все ее сокровенные замыслы. Ее тайное желание «Стань женщиной» было написано на клинке. Теперь я ожидал последней команды, выражавшей ее самое сокровенное желание, я ждал слов: Я ХОЧУ УВИДЕТЬ, КАК ВЫ УМИРАЕТЕ.
Всю свою жизнь я мечтал услышать эти слова. Мне казалось, что вся нация с надеждой смотрит на меня; что все многочисленные анонимные зрители застыли, ожидая увидеть в линзе зеркала порнографическое зрелище, смысл которого выражен в словах: Я ХОЧУ ВИДЕТЬ, КАК ВЫ УМИРАЕТЕ.
И что же я сам увидел в зеркале? Одинокого актера, оставленного один на один с приговором судьбы, затерянного среди раскиданного повсюду женского белья; грустную, гордую, застенчивую фигуру, стоящую на коленях. Смешное существо, переодетый в женщину самозванец, стоящий на коленях в священном месте, которое можно уподобить залитой лучами полуденного солнца сцене театра Но.
Передо мной на полу лежало оружие – меч и кинжал, Я хорошо помнил эти предметы, с ними были связаны неприятные воспоминания о пережитом унижении в апартаментах Сэма Лазара. Правда, сейчас они были так далеки, что казались плодом моего воображения. Оружие же было не вымышленным, а настоящим, и теперь оно находилось в моем распоряжении. Я снова посмотрел в зеркало и вспомнил о стоявшей за ним кинокамере на треноге. Я понял вдруг, что она всегда находилась там и снимала меня всю мою жизнь, фиксируя ее шаг за шагом жестоко, равнодушно и постоянно. Сама реальность с полным ко мне безразличием снимала меня на пленку, создавая обо мне фильм, одновременно фантастический и банальный. И этим кинематографическим глазом, который преследовал меня повсюду, этой скрытой, но вездесущей зеркальной линзой, в тени которой я жил, было Безличное, Невидимое, Неназываемое Я, «тот, кого никто не знает». Сие таинственное начало обозначали обычно древним китайским иероглифом Чин, имевшим значение «луна, разговаривающая с небесами». И я погрузился в эту зеркальную луну, ведущую разговор с небесами, и в ней исчезло личное местоимение «я», которое заслонило бесчисленное количество других «я» в полной завораживающей тишине. Но все же я являлся объектом анонимных желаний этого таинственного начала, и оно разговаривало с небесами моим собственным, но только измененным голосом, как мой единственный реальный двойник.
Тишину нарушил звук рвущейся ткани, как будто сама действительность, подобно завесе, с нечеловеческим криком распалась пополам. Это я оторвал полоску от нижней юбки. В центре этой ленты нарисовал лаком для ногтей красный диск, Восходящее Солнце, а затем жирным карандашом для бровей вывел иероглифы боевого самурайского девиза: «Служить Нации Семью Жизнями».
Я обвязал голову этой повязкой. Теперь я был готов к съемкам.
– Когда вы положите конец всем вашим семи жизням?
– Это произойдет рано или поздно. Но какое значение это имеет для вас? Вы здесь для того, чтобы быть гарантией моей смерти, ее отражением, последним кадром, который я заполню собой. Фильм человеческой жизни рано или поздно подходит к концу, к самому последнему кадру, который придает особое значение всему, что было запечатлено на пленке раньше. Жизнь наконец становится осмысленной. Смысл можно найти лишь в той жизни, которая уже закончилась. Я уверен, что все произойдет именно так.
– Только мертвые знают, происходит это на самом деле или нет.
– А я мертв.
– Почти, но еще не совсем. И тем не менее вы сомневаетесь, вы колеблетесь.
– Я не прошу об отсрочке. Я сосредоточиваю силу воли на последнем кадре. Что значат те семь жизней, конца которых вы с таким нетерпением ждете? Что значит сама моя жизнь? Я могу определить первые шесть стадий моей жизни, начиная с детства и заканчивая нынешним моментом, шестью словами, выстроив их, словно короткое стихотворение, в колонку, похожую на столб спинного позвоночника: выздоравливающий гомосексуалист писатель актер знаменитость атлет.