Она кивнула с таким видом, будто признавалась в тяжком преступлении. Я рассмеялся, чувствуя, что все больше влюбляюсь – влюбляюсь в свою власть над этой девушкой.
– Интересно, очень интересно, мадемуазель Йоко.
– Почему вы называете меня мадемуазель? – настороженно спросила она, подозревая, что в этом обращении кроется нечто обидное для нее, и безотчетно почесала обтянутое нейлоном колено.
У Йоко были пухлые, аккуратной формы пальчики и довольно изящные крепкие икры, что является редкостью у японок.
– Я называю вас мадемуазель, потому что вы готовите как отличный французский повар.
– Откуда вы знаете, как я готовлю? Вы не притронулись ни к одному блюду.
– У меня будет масса возможностей попробовать их, когда мы поженимся. Чудеса вашей кухни изумят и заставят завидовать всех наших гостей.
– Простите, что вы сказали? – с улыбкой спросила Йоко.
– Разве вы не хотите, чтобы мы поженились?
– Вы это серьезно?
– Совершенно. Даю вам слово.
Ее улыбка была исполнена иронии, но радостный огонек в глазах Йоко свидетельствовал о том, что она согласна стать моей женой. Охваченная волнением, Йоко стала раскачивать закинутой ногой, и с нее на пол упала туфелька.
– Ваше решение неожиданно, как гром среди ясного неба.
– Мое решение окончательно и бесповоротно. Вы слышали когда-нибудь замечательное изречение Уильяма Блейка? «В жене я желал бы найти то, что свойственно всем шлюхам, – удовлетворенное желание».
– Переведите, пожалуйста, – попросила Йоко.
Моя негалантная попытка проверить, хорошо ли она знает английский язык, вызвала у нее раздражение. Когда Йоко наклонилась, чтобы надеть упавшую на пол туфлю, я увидел, что на ее колене образовалась ямочка. В эти несколько мгновений, пока Йоко, огорченно хмурясь, надевала туфлю, перед моим мысленным взором промелькнула вся наша последующая совместная жизнь.
«Зачем ты так спешишь жениться?» – спросил я себя, но было слишком поздно. Я уже сдался. Причем мной двигало не столько желание вступить в брак с этим чуждым, непонятным существом, сколько любопытство. Оно завораживало меня, и я как зачарованный смотрел вдаль, в туннель грядущего, или в телескоп на самого себя в будущем. Я смотрел на себя через призму повседневности так, как обычно другие сморят на меня. Единственно верный способ преодолевать повседневность состоит в том, чтобы познать ее на собственном опыте и тем самым отстранить от себя. В таком исключительном случае, какой была моя ситуация, потребовалось бы слишком много сил, чтобы выйти за пределы нормального, повседневного. Поэтому мудрее было бы сделать так, чтобы обычное повседневное стало чертой моей исключительности.
Другими словами, мне необходимо было жениться для того, чтобы жена подчеркивала мою странность. Вступив в брак, я стал бы казаться сам себе более чужим. Мое любопытство, словно рука сообщника, препарировало меня, подвергало вивисекции.
– Вы пожалели о том, что так поспешно сделали мне предложение? – вывел меня из задумчивости голос Йоко.
– Простите, я задумался над словами английского поэта. Я пытался найти слова, чтобы убедить вас в своей искренности.
– Но вы уже сказали, что ваше решение окончательно и бесповоротно.
– Да, но убедило ли вас это? Понимаете, моя жена должна будет смириться с некоторыми моими странностями.
– Звучит так, будто вам нужна не жена, а скорее куртизанка.
– Простите, если мои слова показались вам обидными…
– Не беспокойтесь на этот счет, – перебила меня Йоко и неожиданно дотронулась до моей руки. – Со стороны матери в нашем роду были гейши.
– Понятно.
Я сжал кончики пальцев Йоко, чувствуя, что ее ладонь увлажнилась от выступившего пота. Влажная плоть вызвала у меня удивление и любопытство, не возбудив чувства сексуального влечения.
– Признайтесь, вы встревожены моим неожиданным предложением?
– Надеетесь, что меня охватит паника и я откажусь стать вашей женой?
– Честно говоря, я удивлен вашим самообладанием. Она сильнее сжала мою руку.
– Я убью себя, если нам не разрешат пожениться.
– Вы серьезно? – с улыбкой спросил я. – Надеюсь, до этого дело не дойдет.
– Вы только послушайте, что там происходит, – сказала Йоко и кивнула в сторону соседней комнаты, в которой беседовали наши родители.
До моего слуха донесся ворчливый голос Азусы. Судя по интонации, он был чем-то явно недоволен. Значит, переговоры между Хираокой и Сугиямой шли не так гладко, как мне сначала показалось. И Йоко уловила это.
– У меня есть один недостаток, о котором я обязательно должна вам сказать, – прошептала Йоко, хотя родители не могли нас слышать. – Я иногда сплю с открытыми глазами. Вам это кажется отвратительным?
– Это лучше, чем в состоянии бодрствования ходить с закрытыми глазами, как делают очень не многие.
Майор Дас припарковал машину и открыл мою дверцу прежде, чем я понял, что мы стоим на дорожке перед отелем «Кларк». В полутьме я увидел его склонившееся надо мной усатое лицо.
– Платить за проезд не надо, – заявил он, заметив, что я рассеянно полез в карман за деньгами.
Снова сев за руль, майор Дас зажег сигарету.
– Я буду стоять здесь на случай, если вы передумаете и решите вернуться в Магахар.
– Не беспокойтесь, я не передумаю. Это махант дал вам подобные инструкции?
– Махант? – Майор Дас рассмеялся. – Я следую распоряжениям Ананта Чэттерджи.
Я не стал уточнять, какого Чэттерджи – дяди или племянника.
Мне необходимо было выпить, но свою последнюю бутылку виски я подарил агори, а бар гостиницы был уже закрыт. Я попросил ночного портье раздобыть для меня спиртное. Вскоре он вернулся с бутылкой виски, которое назвал «очень старым и превосходным».
– Прекрасно. Запишите его стоимость в мой счет.
Я сел на балконе и стал пить, наслаждаясь ночной прохладой. Горевшая в комнате лампа отбрасывала отсветы на матерчатый навес над балконом. На абажур лампы, приглушавший свет и окрашивавший его в красноватые тона, был наброшен предмет дамского белья. Москитная сетка, ненужная в это время года, была отдернута и прикрывала кровать с одной стороны, словно занавеска. Из-под ее сгибов высовывалась женская нога. Потягивая виски, я рассматривал эту ногу и вспоминал ступню матери, которую видел три десятилетия назад в лунную ночь в садовой хижине Азусы. Тогда мне казалась таинственной сексуальная зависимость матери от ее грубого повелителя, переселившегося из дома в хижину. Но с тех пор я сам обзавелся женой и познал на собственном опыте всю клаустрофобную удушающую узость семейной жизни, которую предугадал еще во время нашей первой встречи с Йоко.
– Удивительно не то, что Йоко существует и находится сейчас со мной здесь в Бенаресе, – сказал я себе, слегка опьянев, – а то, что Иаиль Сэма Лазара явилась мне в образе хозяйки борделя. Мое воображение переиначивает действительность и образы реальных людей.
Я возвел в Магоме особняк в викторианском стиле для Йоко, наших двоих детей и себя. А рядом с ним построил отдельный домик для Сидзуэ и Азусы в соответствии с японским традиционным принципом раздельного проживания разных поколений. Своеобразный архитектурный апартеид. Йоко являлась хозяйкой усадьбы, моего фантастического Эльсинора. Если спуститься с нашей веранды в маленький садик с солнечными часами и статуей Аполлона, то справа от дома можно увидеть отдельно стоящую постройку в японском стиле. В ней и живут мои родители. Их домик расположен таким образом, что ни один человек не может выйти из нашего особняка или войти в него не замеченным родителями.
Из окон их гостиной видны железные литые ворота высокой белокаменной ограды, окружающей усадьбу. Я повиновался традиции, разделив два поколения, и в то же время оставил матери шанс следить за нами. Так я создал условия для того, чтобы между женщинами возникло напряжение, поскольку с детства привык к подобным отношениям в семье.
Чья это в действительности нога – Сидзуэ или Йоко? Впрочем, какое значение это, в сущности, имеет для декадентствующего мечтателя, работающего в кабинете на втором этаже дома?
Йоко не шевелилась, и я подошел к кровати, чтобы посмотреть, действительно ли она спит или только притворяется. На подушке рядом с ней лежала недочитанная книга Кавабаты Ясунари. Между подушками сидел мой лев – мягкая игрушка, с которой я с детства никогда не расставался. Глаза Йоко были открыты. Ровное дыхание свидетельствовало о том, что она спит. Я заметил, что дыхание спящих людей источает аромат моря.