— Операционная не понадобится. Это можно сделать здесь. Мне нужен набор для перикардиоцентеза. Быстро! И УЗИ-аппарат.
Все вокруг забегали. Перикардиоцентез — пункция сердечной сорочки. Процедура, требующая ювелирной точности. Один неверный миллиметр — и игла может проткнуть миокард. Это была работа для опытного кардиолога, но никак не для ординатора. Но времени на раздумья, как всегда, не было.
Мне подкатили УЗИ-аппарат. Я приложил датчик к груди старика. Так и есть. Между сердцем и перикардом я увидел темную полоску — скопившаяся жидкость, которая не давала сердцу нормально сокращаться.
— Готовьте иглу и лидокаин, — сказал я, обрабатывая место прокола антисептиком.
Медсестра молча подала ампулу и шприц. Я быстро набрал раствор и вколол его подкожно под мечевидным отростком, затем чуть глубже — в проекцию предполагаемой пункции.
Старик чуть вздрогнул и непроизвольно пошевелился.
— Держите его, — сказал я спокойно, не отрывая взгляда от прокола.
Старшая медсестра, не задавая вопросов, аккуратно зафиксировала его плечо и грудную клетку. Старик слабо застонал, но больше не двигался.
— Потерпите, это ненадолго, — бросил я ему. Он не ответил, лишь тяжело выдохнул.
Я отбросил пустой шприц, взял другую, уже длинную и толстую иглу, быстро присоединил к ней шприц. Под контролем УЗИ я медленно ввел иглу. Сантиметрик за сантиметриком. И вот я почувствовал характерный провал — игла вошла в полость перикарда. Я подсоединил шприц и потянул поршень на себя. В шприц полилась соломенно-желтая жидкость с примесью крови. Таким образом выкачал я где-двадцать миллилитров. Потом еще. И еще. И с каждым откачанным миллилитром я видел, как на мониторе выравнивается давление и успокаивается пульс. Старик перестал задыхаться, синева на губах тут же начала спадать.
Откачав около сто пятидесяти миллилитров, я аккуратно извлек иглу.
— Состояние стабилизировалось. Готовьте его к переводу в кардиореанимацию. Дальше им займутся специалисты.
Я снял перчатки и бросил их в лоток. В приемном отделении стояла гробовая тишина. Все молча смотрели то на меня, то на спасенного старика. А я смотрел на этого сварливого деда, который каких-то несколько часов назад называл меня недотепой. И в голове пронеслась лишь одна мысль: «Ну что, старый ворчун. Похоже, этот "сопляк" только что спас твою жизнь. Не суди книгу по обложке».
Тишину, нарушаемую лишь мерным писком кардиомонитора, разорвал громкий вздох облегчения. Интерн, которого я довольно резко отстранил, смотрел на меня так, словно я только что на его глазах превратил воду в сакэ. А старшая медсестра, женщина с боевым опытом, прошедшая огонь, воду и, судя по выражению ее лица, не одно поколение бестолковых и бесстрашных ординаторов, медленно покачала головой. Именно она не растерялась и подала мне все необходимые инструменты. Я с благодарностью и почтением ей поклонился, она чуть склонила голову в ответ.
Старик на каталке просто дышал, не глядя ни на кого. А потом его глаза прояснились, и взгляд нашёл меня. Я ожидал чего угодно: ругани, вопросов, может, даже запоздалого возмущения. Но он молчал и просто смотрел на меня, и в глубине его морщинистого лица боролись упрямство, стыд и, кажется, толика искреннего изумления. Наконец, он с трудом приподнял руку — не ту, что сжимала грудь, а другую — и неуверенно показал мне большой палец. А затем его губы шевельнулись, и до меня донесся едва слышный хрип:
— А мандарины оказались… дрянь.
Я усмехнулся.
— Значит, не зря вернули вас с того света. Будет повод купить другие.
Прежде чем он успел ответить, его уже увозили в сторону лифтов, ведущих в реанимацию. Я проводил его взглядом и только потом осознал, что за моей спиной материализовалась фигура, чье присутствие ощущалось физически, как падение атмосферного давления перед бурей. Профессор Тайга.
Он стоял, сложив руки на груди, в своем как всегда идеально чистом халате, и его лицо было абсолютно непроницаемым. Тайга окинул взглядом опустевшую каталку, брошенные перчатки, шприц с откачанной жидкостью и, наконец, остановил свой взгляд на мне. Затем покачал головой.
— Херовато, ко мне в кабинет. Сейчас же.
И он развернулся и пошел, не дожидаясь ответа. Я обреченно вздохнул. Опять. Этот «ковер» в кабинете начальника становился для меня уже почти таким же рутинным ритуалом, как утренний кофе. Тайга молча сел за свой стол и жестом указал мне на стул напротив. Я сел. Он взял со стола историю болезни, которую ему уже успели принести, и начал читать.
— Перикардиоцентез в условиях приемного покоя, — наконец произнес он, не поднимая глаз от бумаг. — Без старшего хирурга.