— Кенджи, — негромко сказал Тайга. — Иди работай. Пиши выписки. Это у тебя получается лучше всего.
Кенджи открыл рот, чтобы возразить, но, встретившись со взглядом профессора, захлопнул его и, бросив на меня полный ненависти взгляд, удалился. Тайга взглянул на меня, покачал головой, а затем вернулся к матери девочки.
— Шанс есть, — медленно произнес он. — Но он очень мал. Операция невероятно сложная, и исход непредсказуем. Мы можем попытаться. Но я не могу вам ничего обещать. Решение за вами.
Женщина посмотрела на него, потом на меня. В ее глазах, полных слез, была не только мольба, но и какая-то отчаянная решимость. Удивительно, но взгляд матери, отчаянно жаждущей спасти своего ребенка, одинаков у всех наций и народов.
— Делайте, — прошептала она. — Делайте все, что нужно. Только спасите ее.
Тайга кивнул.
— Херовато. Готовь операционную.
Подготовка к операции была похожа на подготовку к высадке на вражескую территорию во время войны. Мы собрали целый консилиум. Анестезиологи, реаниматологи, перфузиологи — все были напряжены до предела. Я, если честно, даже удивился, что кто-то согласился. Ладно мы с профессором, там уже давно понятно, что мы отбитые на всю голову. Но, видимо, у Тайги здесь была целая бригада «своих» людей, готовых идти даже на самые сумасшедшие операции.
В это время профессор быстро рисовал на доске схемы, объясняя план. Голос его был ровным и четким, но я видел, как сжаты его кулаки.
— Мы сделаем радикальную коррекцию в один этап, — говорил он. — Закроем дефект межжелудочковой перегородки заплатой из ее собственного перикарда. Затем — самое сложное. Реконструкция выводного тракта правого желудочка. Мы должны расширить его, чтобы обеспечить нормальный кровоток в легкие.
— Мы будем использовать гомографт? — спросил один из хирургов.
— Нет. У нас его нет, и времени на поиски тоже, — ответил Тайга. — Мы сделаем трансаннулярную пластику. Рассечем кольцо легочного клапана и вшьем заплату, чтобы расширить его.
Это был рискованный, но единственно возможный в наших условиях план. Я стоял рядом и молчал, но в голове уже прокручивал каждый этап. Я уже знал, где могут возникнуть проблемы.
Когда мы вошли в предоперационную, я увидел свое отражение в зеркале. Бледный, осунувшийся японец с горящими глазами.
— Не бойся, Херовато, — сказал Тайга, когда мы мыли руки. Его голос был необычно тихим.
— Я не боюсь, профессор, — ответил я.
И это была чистая правда. Я стоял над операционным столом, и весь мир сузился до этого маленького, отчаянно борющегося за жизнь сердечка. Вся усталость, все сомнения, все мысли — все это ушло. Остался только хирург. И его работа.
Мы начали.
После разреза и мобилизации сосудов мы тут же перешли на искусственное кровообращение.
— Гепарин в дозе, — скомандовал Тайга.
Я подтвердил дозу и следил за коагулограммой на мониторе. Всё было под контролем. Аппарат ИК запущен, температура понижена. Затем началась основная часть.
Операция была пыткой и чудом одновременно. Маленькое сердце, не больше кулачка самой девочки, было хрупким, как фарфор. Все ткани были тонкими, нежными. Каждый шов, каждое движение требовали нечеловеческой точности. Мы работали под микроскопом, и наши инструменты казались грубыми и громоздкими.
Тайга был великолепен. Его руки не дрожали. Он был спокоен, как скала. Но я видел напряжение в его плечах, видел капельки пота на его лбу, которые периодически стирала медсестра. Я ассистировал:отсасывал кровь, держал ретракторы.
Самый сложный момент настал, когда мы закрыли дефект заплатой и начали реконструкцию легочной артерии. Ткани были настолько истончены, что нить просто прорезала их.
— Черт! — вырвалось у Тайги. — Кровотечение.
Кровь тонкой струйкой начала заполнять операционное поле. Мелочь для взрослого, но для ребенка с ее объемом крови — это катастрофа.
— Прокладки. Тефлоновые прокладки под швы, — сказал я вдруг. — Мы укрепим края. Это сработает. Я читал об этом в одном исследовании.
Тайга на секунду замер, посмотрел на меня поверх очков. В его взгляде не было сомнения над словами ординатора. Он кивнул.
— Давай.
Мы наложили швы через крошечные тефлоновые прокладки, и кровотечение остановилось. Я выдохнул. Затем постепенно вышли из искусственного кровообращения, контролируя давление и насыщение. Перфузиолог кивнул, мол параметры в норме. Я отключил ИК. Оставалось запустить сердце.