— Ой, что вы, Херовато-сан, — пролепетала она, роняя кусочек омлета. — Это… это обычный. Ничего особенного.
— Не скромничайте, — не унимался я.
Она снова залилась краской, но в глазах ее блеснула искорка удовольствия.
— Вы… вы вчера были великолепны на операции, — вдруг сказала она, и ее голос стал чуть увереннее. — Все в отделении говорят. Как вы ассистировали профессору… Вы двигались так слаженно. Будто читали его мысли.
Ну вот. Началось. Новая глава в «Легендах и мифах ординатора Херовато». Скоро, чувствую, дойдут до того, что я с Тайгой общаюсь телепатически и мы с ним подружки не разлей вода. По ночам переписываемся и хихикаем, мальчиков обсуждая.
— Просто у нас с профессором одна цель, Аяка-сан, — я пожал плечами, отправляя в рот кусок жареной курицы. — Чтобы пациент выжил. А когда цель одна, найти общий язык проще. Даже если один из вас — гений хирургии, а второй — просто я.
— Новая теория кстати! — вдруг встрял Танака с набитым ртом. — Кенджи сказал, что на самом деле ты на самом деле внебрачный сын Тайги-сенсея! И что он тайно готовит вас себе в преемники. Кенджи даже сказал, что это объясняет, почему вы говорите и оперируете почти одинаково. Ты, наверное, унаследовал редкий ген «стальных рук»!
Я поперхнулся. Ген «стальных рук»? Да и разве не тот самый Кенджи говорил, что Тайгу девушка бросила? Так откуда сын, так еще и внебрачный...
— Танака, если ты сейчас же не прекратишь транслировать бредни Кенджи, я применю к тебе ген «стального подзатыльника», — пообещал я. — Он тоже передается по наследству.
Аяка снова рассмеялась, и на этот раз смех ее был более звонким и свободным. Она, кажется, немного расслабилась. Мы ели, болтая о всяких пустяках. Танака с жаром рассказывал о сюжете какой-то манги. Аяка делилась смешной историей про пациента, который пытался спрятать от жены в больнице свою заначку
— …и тогда она крикнула: «Лунная Призма, Дай Мне Силу!» и перевоплотилась, — закончил свой рассказ Танака, победоносно воткнув палочки в рис.
Именно в этот момент мой телефон издал пронзительный писк. Я посмотрел на экран. «Херовато. Предоперационная. Срочно. Тайга».
Конференция, значит, закончилась раньше. Отпуск отменяется.
— Кажется, меня призывают, — вздохнул я, поднимаясь на ноги.
— Уже? — разочарованно протянул Танака.
— Удачи, Херовато-сан! — с неподдельным волнением в голосе сказала Аяка.
Я кивнул, бросил пустую коробку из-под бенто в урну и пошел. И почему-то за спиной я чувствовал не только привычную тяжесть ответственности, но и два теплых, почти дружеских взгляда. И от этого идти в операционную было чуточку легче.
В предопреационной меня уже ждал Тайга. Пациентом был господин Окада, мужчина пятидесяти семи лет, владелец небольшой чайной лавки. Жалобы классические: одышка при попытке догнать автобус, дискомфорт в груди и кашель, который не проходил уже несколько месяцев. На снимках — огромное, размером с крупную дыню, образование в грудной клетке, которое оттесняло сердце и правое легкое, мешая им нормально работать. По сути, в груди у мужчины вырос огромный мешок с водой, который медленно его душил. Операция была в плане, но на следующую неделю. Однако утром пациент пожаловался на нарастающую одышку. Снимки показали: киста увеличилась. Сердце буквально прижато к стенке грудной клетки. Ждать больше нельзя. Тайга отменил всё.
— Это не киста, а целое водохранилище, — пробормотал я, когда мы с Тайгой рассматривали снимки перед операцией. — У него там скоро своя экосистема с рыбками и русалками образуется.
— Меньше сарказма, Херовато, — отрезал Тайга, не отрывая взгляда от монитора. — Стенка кисты, судя по всему, спаяна с правым предсердием и верхней полой веной. Одно неверное движение — и мы получим кровотечение, которое не сможем остановить.
Мы вошли в операционную. Все уже было готово. Та же стерильная тишина, то же мерное пиканье, те же сосредоточенные лица. Анестезиолог махнул рукой: давление стабильное, сатурация держится, наркоз ровный. Всё под контролем. Я встал напротив Тайги.
— Скальпель.
Правосторонняя переднебоковая торакотомия. Разрез. Пила. Расширитель. Можно сказать, обычная рутина. Но когда ребра разошлись, и мы заглянули внутрь, даже я, видавший всякое, невольно задержал дыхание.