— Добрый день, дорогой, — проскрипел её голос. Он был тихим, почти неслышным, но в нем звучала мудрость. — Не спится? Или не хватает воздуха и нервных клеток?
Я усмехнулся, чувствуя, как лёгкая улыбка трогает мои губы.
— И то, и другое, госпожа, — признался я, позволяя себе расслабиться в её присутствии. — А вы что здесь делаете?
— Читаю, — она сделала едва заметный жест тонкой морщинистой рукой в сторону книги. — Это старинный трактат по искусству каллиграфии. Он был частью библиотеки моего клана, которую я оберегала. Наследие… оно требует внимания, — бабушка как-то слишком тяжело вздохнула, и я почувствовал, что за этим вздохом кроется нечто большее.
Старушка говорила с такой тихой, почти меланхоличной интонацией, что я невольно заслушался. Её голос был похож на старую мелодию, давно забытую, но удивительно знакомую, пробуждающую глубокие воспоминания, которые, казалось, хранились где-то в самых дальних уголках моей собственной души. И почему-то она мне кого-то постоянно напоминала. Что-то неуловимое в её манерах, в её взгляде, в её глубоком голосе.
— Вы очень много знаете об этом искусстве, — сказал я, глядя на её профиль и на тонкие черты лица, изрезанные морщинами, но сохранившие отпечаток былой красоты и аристократизма.
— Это не просто искусство, дорогой. Это отражение души, — тихо ответила она. — Он был частью того, что я оберегала. Того, что я ценила больше всего. Наследия моих предков, — и, улыбнувшись, добавила: — Я даже создала фонд для его сохранения.
Бабушка повернула голову и посмотрела на меня. В её глазах промелькнула легкая, почти озорная улыбка, словно она видела какую-то забавную тайну, известную только ей, и делилась ею со мной.
— Ты очень похож на одно древнее произведение искусства, — сказала она, и её взгляд задержался на картине, висевшей напротив, с изображением старинного самурайского клинка, на котором были выгравированы изящные иероглифы. — Молодой, сильный, но слишком… упрямый. Ты пытаешься идти своим путем, не замечая корней, что питают тебя. Не замечая того, что дало тебе жизнь, что сделало тебя тем, кто ты есть.
Я нахмурился. Её слова, казалось, были полны скрытого смысла, который ускользал от моего понимания, дразня, как ускользающий образ во сне, и одновременно проникал глубоко внутрь, заставляя задуматься.
— Вы говорите загадками, бабушка, — я вздохнул, чувствуя легкое раздражение, но одновременно и непреодолимое желание понять ее слова. — Мне и так хватает тайн в моей жизни.
— Загадки — это лишь другой способ увидеть правду, дитя, — с улыбкой ответила она. — А ты, я вижу, ищешь правду. Но ищешь ее не там. Ищешь в бумагах, в словах, в чужих глазах. А она… она всегда рядом. Внутри тебя. В твоем сердце. В твоей душе. И, конечно же, в твоем наследии.
Я молчал, пытаясь переварить её слова, словно они были слишком густыми, чтобы пройти сквозь горло, и одновременно такими же легкими, как воздух. Вдруг старушка подняла свою морщинистую руку и указала на небольшую старинную нэцкэ*, изображающую мудрого старика, которая, казалось, возникла из ниоткуда и теперь лежала на мраморном подоконнике, освещенная закатным солнцем.
— Это… — она провела пальцем по тонкой, изящной фигурке, — было частью наследия моих предков. Оберег. Мои родные принесли его сюда, чтобы он покровительствовал моему выздоровлению, — бабушка вдруг заговорщически улыбнулась. — Ох и возмущался этот угрюмый старик, что в его больницу принесли «хлам».
Бабушка смотрела на нэцкэ с такой нежностью и любовью, что мне стало даже как-то не по себе. Казалось, она видела в этой маленькой фигурке нечто большее, чем просто безделушку.
— Вы очень много знаете об этом предмете, — наконец сказал я. — И в общем об искусстве, словно занимаетесь этим всю жизнь.
— Я и занимаюсь, — просто ответила она. — И моя душа в каждом изделии, в каждой картине, в каждом иероглифе, начертанном на древних свитках. В каждом вздохе моих предков и наследников.
— Вы говорили, что создали фонд, — вдруг вспомнил я. — А как он называется?
— Ооо… — радостно протянула бабушка. — Моя семья уходит корнями к древнему роду самураев, который несколько веков был главным сегунатом страны. За это время Япония достигла необычайного величия, а мой клан успел накопить в семейном поместье произведения искусств и шедевры поэтом, художников и скульпторов разных периодов. Именно поэтому я еще с детства решила, что во что бы то не стало сохраню сокровища, накопленные моими предками, — на этих словах ее взгляд потеплел, словно она погрузилась в какие-то далекие приятные воспоминания. — В итоге, через несколько лет я основала фонд «Наследие Кисараги».