— Хорошо, — наконец сказала она. Тихо, почти беззвучно. — Я все объясню.
Я не обернулся.
— Мне не нужны твои объяснения. Все и так предельно ясно.
Я знал, что веду себя как ребенок, но все равно продолжал.
— Пожалуйста, — в ее голосе прозвучали нотки, которых я никогда раньше не слышал. Мольба. Отчаяние. — Просто выслушай. А потом… потом можешь делать, что хочешь. Можешь подать на меня в суд. Можешь забыть о моем существовании. Просто дай мне шанс.
Я тяжело вздохнул и медленно повернулся. Она все так же стояла у стены, ссутулившись, и выглядела такой маленькой, потерянной и беззащитной, что моя праведная злость начала медленно таять, уступая место чему-то другому. Чему-то, похожему на жалость.
— У тебя пять минут, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более холодно.
Мей кивнула.
— Да, я говорила по телефону. Это правда. Я не собираюсь этого отрицать.
Она сделала глубокий вдох, собираясь с мыслями.
— В тот день я провела сложнейшую операцию. Пациент — один из главных спонсоров нашей больницы. Очень важная шишка. Но не суть, — Мей тяжело вздохнула, будто «суть» все же была. — В любом случае, это мой пациент. У него был абсцесс корня аорты. Состояние критическое. Операция длилась восемь часов. Она прошла успешно, и я оставила его на ординатора Томимо.
Я скептически на нее посмотрел. Серьезно? Томимо? Тот самый, о котором ходят столько слухов?
— Не смотри на меня так! — вспыхнула Мей. — Я сама знаю, что он не самый лучший кандидат. Но время искать другого просто не было. Мне срочно позвонили и назначили встречу, которую я не могла отменить.
Она недовольно поджала губы, и я понял, что речь наверняка идет о человеке, которого она недолюбливает. Но выехать на встречу после того, как только прооперировала больного? Обычно хирург сам наблюдает за ним в ближайшие несколько часов, а тут Мей спихнула это даже не на самого лучшего ординатора.
— После этой встречи, когда я уже ехала в больницу, мне позвонил Томимо. Он сказал, что у пациента резко ухудшились показатели. Началась фибрилляция, давление упало до критических отметок. Он паниковал. Просто истерил в трубку. Я приказала ему немедленно начать инфузию кордарона, вколоть аргатробан и следить, чуть что, позвать дядю. Я очень спешила.
Мей посмотрела на меня, и в ее глазах была отчаянная мольба о понимании.
— Когда я уже подъезжала к больнице, он позвонил снова. Он кричал, что кордарон не помогает, что пациент умирает, и он не знает, что делать. Я подняла трубку… я должна была… а когда снова посмотрела на дорогу, то увидела тебя.
Мей замолчала. Я тоже молчал. Картина прояснилась. Мне даже стало стыдно, что я на нее так наорал. Но в то же время она спасала одну жизнь, рискуя десятками других.
— Такие дела, — тихо сказала она. — Теперь ты знаешь все. И можешь делать с этой информацией все, что захочешь.
Глава 11
Мей молчала. Наверное, все ждала, пока я заговорю, но я просто смотрел. Злость, которая еще минуту назад клокотала во мне, как лава в вулкане, не исчезла, но начала медленно остывать, покрываясь тонкой коркой чего-то другого. Не прощения, нет, до этого было еще очень далеко. Скорее, понимания.
Я был врачом. Эта профессия, как кислота, вытравливает из тебя многие иллюзии и учит смотреть на мир через призму физиологии, стресса и человеческой ошибки. Я знал, что такое паника, когда на твоих глазах, на твоих руках, угасает пациент. Я знал, что такое адреналиновый шторм, когда от твоего решения, принятого за доли секунды, зависит, будет человек жить или умрет. Я мог, пусть и с трудом, представить себе эту картину: она, вдали от больницы и совсем не может помочь, и паникующий идиот на другом конце провода, в чьих неопытных руках находится жизнь человека.
Но это не отменяло того факта, что она чуть не убила меня.
— Я… — я наконец нарушил давящую тишину, и мой голос прозвучал хрипло. — Я понимаю. Как врач, я понимаю, в какой ситуации вы оказались.
Мей, до этого стоявшая с опущенной головой, медленно подняла на меня глаза. В их изумрудной глубине промелькнул слабый огонек надежды.
— Но, — продолжил я, и этот огонек тут же дрогнул и почти исчез, — это не меняет того, что все могло закончиться гораздо, гораздо печальнее. Для нас обоих. Вы спасали одну жизнь, но при этом поставили под угрозу другую. Не только мою, но и свою тоже.
Я вздохнул.
— Да, все обошлось. Но представьте, если бы дорогу переходил не я, а перебегал какой-нибудь ребенок? Смог бы он пережить это столкновение? Вы могли стать убийцей, профессор.